Книга Вторжение в рай - Алекс Ратерфорд

Бабур выругался.

— А куда можно двинуться по этой стороне, чтоб не стоять на месте, дожидаясь, пока спадет вода?

— В двух дневных переходах отсюда будет Кохат, — с хитрым блеском в глазах ответил проводник. — Место, богатое и стадами, и зерном, а у нашего клана с тамошним народом кровная вражда. Прошлым летом они напали на наше селение в горах, многих убили, похитили женщин и угнали скот. Честно признаюсь: любой причиненный им урон будет мне только в радость.

— Отведи нас туда — и будешь свободен.

Бабур в десятый раз обозвал себя дураком. Еще апрель не кончился, а жара стояла такая, какой он и его люди вообразить себе не могли. Вдобавок воздух был напитан влагой, предвещавшей дожди, которым, по словам местных жителей, вскоре предстояло разразиться. Воины в доспехах исходили потом.

Правда, на протяжении двух последних недель они двигались на запад по землям афганских племен, успешно штурмуя их каменные, устроенные в горах наподобие орлиных гнезд, твердыни. Вид нескольких башен, возведенных из отрубленных голов, лишил большинство туземцев воли к сопротивлению, и не менее десятка вождей принесли клятву верности, подползая, по местному обычаю, к ногам Бабура на четвереньках, с пучком травы в зубах. Что означало: «Я твоя корова, делай со мной, что угодно».

Однако всю их добычу составляли овцы, рогатый скот, ароматические коренья да множество тюков тканей. Воины выглядели довольными, однако Бабур находил, что вряд ли стоило тащить в такую даль две тысячи человек и уйму вьючных животных ради столь заурядной добычи. К его огорчению, уровень воды в Инде все никак не спадал, и он не имел возможности переправиться в Индостан. Покорение же населения равнин и гор к северу от реки не представлялось ему равноценной заменой вторжению на юг. «Несмотря ни на что, — размышлял Бабур, в который раз утирая со лба заливающий глаза пот, — хотя бы одна цель, стоявшая перед этим походом, точно достигнута. Весьма полезно было подготовить свои войска и себя самого, к по-настоящему великому деянию».

Сейчас он и вся длинная колонна людей, вьючных лошадей, ослов и верблюдов сворачивала на северо-запад, вдоль реки Газни, к перевалу Савран, по которому они собирались переправиться через горы в обратном направлении. С благословения Аллаха, Бабур надеялся вскоре снова увидеть Кабул и уже чувствовал своей обветренной, обожженной солнцем кожей холодное дуновение горных ветров. Ну а в Кабуле он составит новый план.

— Это еще что?

Острые глаза Бабури углядели что-то на горизонте. Огромное, оранжевое солнце светило прямо в глаза, потому разобрать что-то было трудно. Бабур бросил поводья на седло и, всмотревшись из-под руки, тоже приметил впереди какой-то блеск, походивший на отражение света от металлической поверхности. Но когда они подъехали ближе, то увидели, что это водная гладь, простирающаяся, как казалось, до самого неба.

Поверхность воды отливала красноватым, колышущимся светом. Возможно, то зарево заката… Нет!

Он услышал, как охнул рядом с ним Бабури: от этого зрелища и у него перехватило дух.

Тысячи и тысячи длинноногих птиц с розовым оперением, хлопая крыльями, взлетали в воздух, и их тела казались полосками крови на фоне серовато-синего неба — зрелище ужасное и прекрасное одновременно.

Несмотря на жару, по спине Бабура пробежал холодок возбуждения. Нет, южные земли не расстаются с ним навсегда. Подобно этим птицам, он покидает их, но еще вернется — и когда люди увидят это, у них перехватит дух.

Глава 16

Счастливое рождение

Летняя жара заставила побуреть траву на лугах перед цитаделью Кабула и пропекла до твердости землю под копытами его коня. Озеро обмелело, отступив от берегов, оставив по краям потрескавшуюся корку засохшей грязи с зелеными пятнами ила. Вода испускала зловоние. После пяти месяцев отсутствия ему, прежде всего, не терпелось увидеть мать и бабушку и рассказать им о своем походе в пределы Индостана. Приказав командирам становиться лагерем, распаковывать тюки, а к сложенному добру приставить караулы, чтоб ничего не растащили до раздачи, Бабур поскакал по пандусу к цитадели.

Когда он выехал из тени ворот на залитый солнцем двор, со стен, как и подобает при возвращении властителя, грянули барабаны. Бабур выпростал ноги из стремян и удовлетворенно хмыкнул: хорошо все-таки вернуться домой. Затем он увидел спешившего ему навстречу Байсангара, и по его лицу сразу понял, что-то неладно.

— В чем дело, Байсангар? Что случилось?

— Повелитель, твоя матушка больна. У нее то, что называют пятнистой лихорадкой. Эта хворь, завезенная купцами с Востока, охватила город и пробралась сюда, в цитадель, на женскую половину. Хаким пустил ей кровь, но безрезультатно. Сейчас он пытается охладить ей кровь с помощью арбузного сока, но сильно опасается за ее жизнь… Две ее служанки уже скончались пару часов назад.

— А когда началась болезнь?

— Две недели назад. Она все время говорит о тебе. Я разослал дозоры, надеясь предупредить тебя и поторопить, но мне ведь было невдомек, с какой стороны тебя ждать и когда. Хвала Аллаху, что ты успел вернуться…

Леденящий ужас охватил Бабура, едва не парализовав его тело и сознание. Потрясенный, он соскользнул с седла, бросил поводья конюху и медленно побрел через двор к женским покоям. По приближении к высоким, окованным серебром и инкрустированным ляпис-лазурью дверям, что вели в комнаты матери, его трясло так, словно он был в лихорадке. Перед его внутренним взором мелькали картины детства: Ханзада дает ему подзатыльник за то, что он мучает ее мангуста, и Кутлуг-Нигор укоряет ее. Матушка возлагает ему на голову бархатную, увенчанную перьями шапку властителей Ферганы и вкладывает в его руку отцовский меч Аламгир перед оглашением в мечети хутбы в его честь. Но главное, он видел, как боль исказила ее лицо при известии о том, что придется отдать Ханзаду Шейбани-хану. Горе вытянуло из нее жизненные силы задолго до того, как недуг поразил ее.

Терзаемый горем, Бабур повесил голову. Слуги распахнули двери, и на него повеяло тяжелым запахом покоев больной: запахом пота, камфары и сандала. Он услышал печальные, нежные переборы лютни, а войдя, увидел Исан-Давлат, сидящую, склонив голову к инструменту, у постели дочери.

— Бабушка.

Она подняла глаза на голос, однако завершила мелодию, лишь тогда передала лютню подавленной, осунувшейся Фатиме, что стояла за ее спиной.

— Кажется, музыка ее успокаивает. Я боялась, ты не успеешь. Хаким говорит, близится кризис…

Мать Бабура лежала с закрытыми глазами, ее лицо, и часть шеи, которую он мог видеть, покрывали болезненные красные пятна, веки распухли. Он ступил было к ней, но Исан-Давлат, махнув рукой, остановила его.

— Эта лихорадка смертельно опасна, особенно для молодых.

Бабур посмотрел на нее, потом сделал еще шаг, но тут, с быстротой, почти невероятной для женщины ее возраста, Исан-Давлат вспрыгнула, подскочила к нему и схватила за руки.