Книга Весы - Дон Делилло

У него была подписка на «Тайм» на тридцать девять недель. Он представил, что в «Тайм» поместили ту фотографию с заднего двора. Кастровский партизан с оружием и подрывными журналами. Представил обложку «Тайм». Эту фотографию увидят во всем социалистическом мире. Человек, который стрелял в фашистского генерала. Друг революции.

— В Гаване оценят по достоинству, что мы это сделали семнадцатого апреля, — сказал Ли. — Два года с того дня. Вторжение породило генерала Уокера — больше, чем любое другое событие.

Они свернули на Эвондейл. Ли заметил, что Дюпар уставился на него, подняв белые от муки брови.

— Семнадцатое. Какое семнадцатое? — спросил он.

— Сегодня же среда, так?

— Сегодня десятое.

Тед Уокер сидел за столом в своем кабинете. Холостяк пятидесяти трех лет, он выглядел чьим-нибудь обыкновенным соседом: довольно высокий, кустистые брови, подбородок и шея слегка дряблые, чуть сутулый, строгий с детьми сосед. Он заполнял свою налоговую декларацию.

Самая большая американская нелепица. Генерал Уокер заполняет налоговую декларацию.

Он привык говорить о себе в третьем лице. Он говорил журналистам о положении дел Уокера, о попытках заставить Уокера замолчать. Ничего удивительного, что у него есть личность «для публики», учитывая пристальное и трепетное внимание местной прессы, где он в прошлом октябре по горячим следам комментировал кубинский ракетный кризис. Именно президент Джек сказал об «Утренних новостях»: «Я уверен, жители Далласа рады, когда наступит день».

Пожилые дамы любят своего Теда. Они — его последние истинные соратники. Он бормочет стихи об их неудавшихся жизнях.

В пепельнице тлела сигарета. Он сидел спиной к окну, складывая цифры в отрывном блокноте, подсчитывая налоги, как любой дурак и простофиля в Аппарате Истинного Контроля. Справа в корзине лежала стопка писем от истинных соратников. От женщин из «Христианского крестового похода», мужчин из «Общества Джона Бёрча», от работающих пенсионеров, от разгневанных, обманутых, от тех, кто всегда остается ни с чем. Они изнутри знают Аппарат Контроля. Это не какая-то абстрактная политика. Не просто делишки продажных специалистов и мягкотелых политиков, слабаков и незадачливых стратегов. Аппарат обездвижил не только наши вооруженные силы, но и наши жизни, сводя на нет нормальные американские амбиции, пропитывая наши умы и тела фтором, подкрадываясь лихорадкой профсоюзов, левой прессы и подоходных налогов, каждой современной болезнью иссушая волю нации к сопротивлению вражеской атаке.

По проверенным данным, у границы Калифорнии собираются китайские коммунисты.

Вот человек, леди и джентльмены, который поднялся на пьедестал памятника Конфедерации в Оксфорде, Миссисипи, чтобы поднять массы против интеграции университета. Этот человек в достойном сером «стетсоне», так сказать, возглавил мятеж. Да, это было неподражаемо. Четыре сотни федеральных маршалов, пять сотен человек из полиции штата и местные копы, вертолеты, джипы, пожарные машины, три тысячи национальных гвардейцев, по улицам несет слезоточивый газ, горят автомобили, повсюду летают камни, мелкая дробь, стреляют снайперы, двое погибли, несчетное количество раненых, две сотни арестованных, военные грузовики, набитые солдатами, шестнадцать тысяч спецназа против нескольких тысяч студентов, плюс деревенские парни и патриоты Юга, а вот мотив, основание и причина переполоха, один угрюмый ниггер с носовым платком на лице, чтобы защититься от слезоточивого газа.

Возьми флаг, палатку и кастрюлю.

Эту фразу Тед на самом деле и произнес. Будто в сказании о скаутском походе, несколько дней в лесах и полях.

Слева стояла вторая корзина, полная новостей, вырезанных из газет помощником. Вот Тед выставляет свою кандидатуру на выборы губернатора в демократической гонке, предварительные выборы, на которых Аппарат Контроля позаботится о том, чтобы он пришел шестым из шести возможных кандидатов, а это смерть по всем прикидкам. Вот он со своей дорогой матушкой Шарлоттой у зала для слушаний в Оксфорде, где шелестят листвой эвкалипты и клены. Как раз тогда его пытались на якобы законном основании запереть в психиатрической клинике вместе с кучкой редкозубых придурков. Аппарат в своей наиболее жестокой фазе, прямо по коммунистическому справочнику, хочет бросить награжденного ветерана в резиновую камеру. Вот о чем снова думает генерал, леди и джентльмены, собратья-патриоты, верные сторонники Бёрча, члены Совета белых граждан, бойскауты, христиане, дорогая матушка.

В кабинете заседаний старого Сената его попросили назвать по именам членов Аппарата Истинного Контроля. Это все равно что назвать по именам частицы воздуха, перечислить молекулы и клетки. Аппарат — это как раз то, чего нельзя увидеть, чему нельзя дать имя. Его не измерить, джентльмены, и не сфотографировать. Это тайна, которую нам не понять, заговор, который не раскрыть. Хотя это не значит, что самих заговорщиков не существует. Это избранные чиновники нашего правительства, члены Кабинета, филантропы, люди, узнающие друг друга по тайным знакам, которые управляют нашими жизнями из тени.

Но этого он не сказал. Он бормотал и ворчал в этой переполненной комнате, затем ударил репортера в лицо.

Временами я в замешательстве. Перед нами трагедии речи, трагедии человеческого тела. Существуют силы, которых нам не постичь.

Он потушил одну сигарету, взял другую. Теперь он быстро устает. Это последствия операции «Полночная прогулка», нескольких перестоев в Луисвилле, Нэшвилле, Амарилло, его поездки по центральной части страны, чтобы поднять людей, заставить их слушать. Сент-Луис, Индианаполис и так далее, и он до сих пор не пришел в себя. Пикетировать явились битники, безобразный сброд двойников Кастро, каких свет не видывал.

Настало время искоренить напасть, которая захватила остров Кубу.

Поездка утомила его, вымотала, полностью опустошила. Эти убийственные номера в отеле, нигде еще он не был настолько одинок и лишен удобств. Временами я в замешательстве и растерянности, готов поддаться тоскливому отчаянию, устал подтасовывать и увиливать, скрывая свои знания и чувства. Думаю об этих нечесаных юнцах в потертых джинсах, плакатоносцах, которые выкрикивают ругательства в темноту. Под этими встрепанными кубинскими волосами скрывается мягкость. Отели. Вот где происходит перемена, он становится чужаком, мозги которого сносит на другую сторону, вслед за его истинными чувствами.

Некоторые считают, что черномазый — это загоревший белый.

Гораздо лучше было в Техасе, где он баллотировался на предварительных выборах. Толпы веселились. Толпы скандировали и пели, это были люди, полные надежды, а не изношенные души на «Полночной прогулке». Он записывал цифры, складывал доллары, но думал о флагах, которыми размахивали в залах по всему, черт побери, штату, о развевающихся знаменах, о чистых американских голосах, которые пели:

Бери чепчик голубой

С Одинокою Звездой —

И поможем Теду Уокеру идти.

Что это, петарды? Он повернулся к окну, одновременно поднимаясь со стула, но медленно, соображая. Мальчишки взрывают петарды? А мы вставили обратно сетку? Сетка на месте, он видел, и окно закрыто. Все окна закрыты, потому что работает кондиционер. Он отошел в тень, и что-то привлекло его внимание. Дырка в стене размером с полудолларовую монету. Он решил проследить, откуда это. Снова посмотрел на окно — на стекле, рядом с пересечением деревянных рам, оказались радиальные трещины. Он шагнул в тень подальше. Сигарета тлела в пепельнице. Он поднялся наверх и взял револьвер. Быстро спустился снова. Вышел в заднюю дверь и постоял в полумраке, всматриваясь, не шевелясь: впереди стена жаркого воздуха. Затем вернулся в дом и позвонил в полицию. Тогда он и заметил осколки и деревянные крошки в волосках на правой руке, прямо под закатанным рукавом, с примесью зернистых фрагментов, светлых, как песок. Он посчитал их остатками медной гильзы от пули с высокой начальной скоростью.