Книга Призрак Перл-Харбора. Тайная война - Николай Лузан

— Все они одним миром мазаны. Этот облезлый английский лев Черчилль только и знает, что мурлыкать про борьбу с фашизмом, а сам не наберется духа перепрыгнуть через лужу под названием Ла-Манш и вцепиться в глотку Гитлеру. Рузвельт тоже не лучше, отделывается обещаниями и второсортной тушенкой. Для них чем больше прольется русской крови, тем тяжелее станут сундуки с золотом.

На лице Сталина неожиданно промелькнула улыбка.

— Лаврентий, откуда столько пафоса? — с сарказмом спросил он. — Ты так без работы оставишь Мехлиса и его комиссаров.

— Мне с ним не тягаться. Это он пускай Геббельсу рот затыкает, — Берия не преминул пройтись по адресу главного комиссара Красной армии.

— Ну, это, скорее, по твоей части, — хмыкнул Сталин, но в следующее мгновение его лицо затвердело, и он с ожесточением произнес: — Они, эти ненасытные денежные мешки рокфеллеры, форды и ротшильды, вскормили этого пса Гитлера и натравили на нас, но мы не дадим им отсидеться за нашими спинами. Мы заставим их воевать!

Берия невольно вытянулся, а Вождь продолжал говорить:

— Для этого требуется еще одно усилие, и война между империалистическими хищниками станет неизбежной. И ты, Лаврентий, с НКВД должны сделать это.

— Мы выполним вашу задачу, Иосиф Виссарионович! — заверил он.

— Надеюсь, — лицо Сталина смягчилось, и он уже буднично спросил: — Что там еще у тебя?

Берия запустил руку в папку и вытащил стопку листов. Сталин поморщился и ворчливо заметил:

— Вы что, с Поскребышевым сговорились меня в бумагах похоронить?

— Иосиф Виссарионович, надо утвердить списки номер один и два на врагов народа.

— А не многовато ли их будет? И так воевать некому.

— Нет. Здесь самые опасные. К остальным подходим избирательно. Тех, кто прошел перековку и покаялся перед советским народом, направляем на фронт, чтобы в штрафных батальонах искупили кровью свою вину.

— Ладно, давай, — согласился Сталин и потянулся к красному карандашу.

Положив на стол два списка из числа сотрудников наркоматов иностранных и внутренних дел, Берия суетливо поправил пенсне и поспешил заметить:

— Молотов ознакомился с обоими списками и согласился с предложениями НКВД.

В верхней части листа стояла аккуратная, с нажимом на первой букве, роспись наркома иностранных дел. Бегло просмотрев список номер два «врагов народа», которым выпала неслыханная милость каторжным трудом в лагерях ГУЛАГа искупить вину, Сталин поставил подпись. Список номер один, отпечатанный крупным шрифтом, чтобы не утомлять глаз Вождя фамилиями изменников и террористов, оказался короче.

Остро отточенное острие карандаша хищно скользило по фамилиям тех, кто подлежал немедленной ликвидации, и остановилось в конце первой страницы. Берия подался вперед. Сталин поднял голову, испытывающе посмотрел, и спросил:

— Не жалко? Ты же с ним не один год проработал в Закавказской ЧК?

— К врагам товарища Сталина и партии у меня и НКВД не может быть жалости и снисхождения!

— Мы все служим партии, — поправил Вождь и повторил вопрос: — И все-таки, не жалко? Кажется, в двадцатом он вытащил тебя из Кутаисской тюрьмы?

«Все помнит, черт Сухорукий!» — поразился Берия и с раздражением ответил:

— Сволочь, как был меньшевиком, так им и остался.

— Вышинский тоже бывший меньшевик, может, и его расстреляешь? — с ехидцей спросил Сталин, и в его рысьих глазах вспыхнули зловещие огоньки.

Этот взгляд был знаком Берии, ох как хорошо знаком. Он просвечивал душу как рентгеном, выискивая в ней пятна измены. Нарком не отвел глаз и твердо заявил:

— Товарищ Вышинский беспощадной борьбой с троцкистами, зиновьевцами и прочей мелкобуржуазной сволочью доказал свою преданность революции и партии! А этот, — он силился подобрать слово, злость душила его, и яростно выпалил: — Вонючий шакал! Мы слишком поздно разглядели его! Прикрываясь партийным билетом, он готовился совершить теракт против вас и членов Политбюро!

— Лаврентий… — Сталин поморщился и напомнил: — Если мне не изменяет память, в конце двадцатых ты его не раз нахваливал и представлял к ордену за разоблачение заговора меньшевиков в Грузии.

Берия растерялся, но быстро оправился и с негодованием воскликнул:

— Товарищ Сталин, вы нас учите, что никакие заслуги в прошлом не дают права встать над партией, а тем более выступить против нее.

— Мы — все ее рядовые бойцы, — неопределенно ответил Вождь, пристально посмотрел на давнего соратника, встал из-за стола, прошел к окну и остановился.

Солнце поднялось над лесом, мороз спал, и изморозь, окутывавшая дачу и деревья, рассеялась. Девственно чистый снег искрился бриллиантовым блеском. Легкий ветерок, прошумев среди вершин сосен, озорно перескочил через глухой забор, пробежал по саду и снежным водопадом осыпался с веток на землю. Сталин не замечал тихой красоты зимнего дня, его мысли занимало другое.

Через сутки, а, может раньше, этот снег, небо и солнце перестанут существовать для тех, кто значится в списках Лаврентия. Один росчерк его пера — и их не станет. А ведь совсем недавно им рукоплескала восторженная толпа, а имена аршинными буквами выписывались на плакатах и транспарантах. Но уже завтра вчерашние друзья будут открещиваться от дружбы с ними, клеймить позором и призывать толпу к беспощадной борьбе с изменниками, террористами и вредителями.

Изменники?.. Вредители?.. Не раз и не два задавался он этим вопросом. Большевики с дореволюционным стажем, прошедшие через царскую каторгу, недавние соратники по борьбе с троцкистами и сегодняшние новоиспеченные комиссары, послы и чекисты — чего вы все без меня стоите? Сталин гневно повел плечом: «Я дал вам все: сытую жизнь, всенародную любовь и, наконец, власть, которая не снилась царским сатрапам! Но вам этого мало. Мерзавцы! Подлецы! Вы посмели усомниться в том, что я выстрадал и чему отдаю себя без остатка. Жалкие пигмеи! Вы думаете только о себе!».

От гнева его пальцы сжались в кулаки, и кожа побелела на костяшках. Глухая ярость поднялась в груди против них, этих надменных снобов — Бухарина и Радека, Зиновьева и Каменева, новоявленных Суворовых и Кутузовых — Тухаческого, Блюхера и Егорова.

Пустобрехи и краснобаи, вчерашние прапорщики, возомнившие себя плотью и мозгом партии и армии! Вы не упускали случая ткнуть меня, недоучку-семинариста, в словесную блевотину, которую выплескивали в толпу на площадях Питера и Москвы. И это в то время, когда я — Сталин кормил вшей в окопах под Царицыным и голодал в донских степях, топил баржами белое офицерье и предавал огню мятежные казацкие станицы. Я делал всю грязную работу, что поручала партия ради одного — победы Великой революции!

Потом, после смерти Старика, вы, как тетерева на току, упиваясь собственным краснобайством, продолжали красоваться на митингах, а я, как ломовая лошадь, снова взвалил на себя всю рутину партийных дел. И пока вы разглагольствовали, я создал ее — свою Партию! Свое детище и свою гордость! Партию, которая должна стать новым орденом меченосцев, и этот орден я поведу на завоевание мира, чтобы построить Великую империю, новый, Четвертый Рим, равного которому еще не знала история!