Книга Дурак - Кристофер Мур

— Нет, это мне самой себе пришлось добывать.

— Я тебе говорил: неприятная твоя натура во Франции сослужит тебе хорошую службу.

— Верно, говорил. Сразу после того как сказал, что принцессы годятся лишь на… как ты выразился? Корм драконам да товар на выкуп?

Ну вот она опять — эта улыбка, лучик солнца на обледенелое сердце мое. И, как в отмороженный член, с толпой мурашек в него вернулось чувство. Я вдруг ощутил у себя на поясе тяжесть кисета с последним ведьминым пылевиком.

— Ну-у… да. Нельзя же все время оказываться правым. Подрывает шутовскую убедительность.

— Твоя убедительность в этом отношении уже сомнительна. Кент мне рассказал, что королевства эти пали предо мною так легко из-за твоих махинаций.

— Я же не знал, что это будешь ты. Я думал, явится окаянный Пижон. Где он, кстати?

— В Бургундии, с герцогом… э-э, королевой Бургундской. Оба настаивают на этот титуле. Оказалось, ты и насчет них был прав, а стало быть, и это не идет тебе в зачет как шуту. Я их застала вместе в парижском дворце. Они признались, что друг к другу неровно дышат еще с детства. Мы с Пижоном обо всем уговорились.

— Знамо дело, в таких вещах куда ж без уговора — так или иначе. Уговорили голову и тело королевы расселить по разным адресам?

— Ничего подобного, Карман. Пижон — приличный парень. Я его не любила, но человек он неплохой. И спас меня, когда отец меня вышвырнул, разве нет? В общем, когда все это произошло, симпатии гвардии и почти всего двора я завоевала. Так что если кому и суждено было потерять голову, то не мне. Француз забрал с собой кое-какие земли, Тулузу, Прованс, кое-что из Пиренеев, но если брать в расчет то, что досталось мне, все выглядит честнее некуда. У мальчуганов в Бургундии охренительно здоровый дворец, и они его постоянно отделывают и переотделывают. Вполне счастливы.

— Мальчуганы? Бузотер бургунд пердолит фразера француза? Ей-яичники Одина, из этого выйдет недурственная песнь!

Корделия усмехнулась.

— У Папы я приобрела развод. Вышло довольно начетисто[333]. Знала б я, что Бидон будет настаивать на санкционировании Церкви, ратовала бы за восстановление прежнего Скидочного Папы.

По зале эхом громыхнули распахнутые двери, и Корделия резко обернулась. Взор ее вспыхнул яростью.

— Я же сказала, чтоб меня оставили в покое!

Но то был Харчок — он вздрогнул, будто призрака увидал, и стал пятиться вон из залы.

— Извиняюсь. Прощенья просим. Карман, я тебе Кукана и колпак принес.

Он протянул мне палку и звякнул бубенцами на колпаке, на миг забыл, что на него только что наорали, а потом возобновил обратно-поступательное перемещение.

— Нет, Харчок, не уходи, — сказала Корделия и поманила его к нам. Стража закрыла дверь снаружи. Интересно, что рыцари и прочая знать подумают о королеве-воительнице, которая не допускает к себе никого, кроме двух шутов. Может, решат, что она достойная продолжательница рода скорбных головою.

Харчок чуть помедлил у тела Реганы и полностью утратил всякую целеустремленность. Кукана и колпак он положил на стол рядом, зацепил двумя пальцами подол ее платья и начал приподымать, заглядывая.

— Харчок! — рявкнул я.

— Извиняюсь. — Самородок вздрогнул. Потом заметил тело Гонерильи, перешел к ней. Постоял, поглядел сверху вниз. Вдруг плечи его дрогнули, и уже миг спустя он весь сотрясался от рыданий, силой своею способных выкорчевать ребра из груди. На бюст Гонерильи пролился ливень слез.

Корделия глядела на меня с мольбой в глазах, я на нее — видимо, с чем-то весьма похожим на то же самое. Говнюки мы, и она и я, что не горюем по этим людям, по этой семье.

— Они годные были, — промолвил Харчок. Вскоре он уже гладил Гонерилью по щеке, затем по плечам, по грудям, потом он залез на стол с нею рядом, взгромоздился на тело и принялся ритмично и непристойно всхлипывать. Тональностью и силой звука напоминало медведя, которого трясут в винной бочке.

Я взял Кукана и треснул болвана по макушке. Колотить пришлось, пока он не слез с бывшей герцогини Олбанийской, не нырнул под тяжелую скатерть и не затаился под столом.

— Я их любил, — провыл оттуда он.

Корделия перехватила мою руку, нагнулась и приподняла край скатерти.

— Харчок, друг мой, — сказала она. — Карман не хотел тебя обижать — он просто не понимает, каково тебе. Но все равно приходится чувства держать при себе. Всухую дрючить покойников не подобает, миленький.

— Нет?

— Нет. Скоро сюда приедет герцог, он может обидеться.

— А вторая? У нее герцог помер.

— Все равно это неприлично.

— Извиняюсь. — И Харчок опять втянул голову под скатерть.

Корделия выпрямилась и посмотрела на меня. Закатила глаза, улыбнулась.

Мне ей о стольком нужно рассказать! Как я грешил с ее мамой. Что мы с ней, говоря технически, двоюродные сородичи. Что от этого все может стать… ну, непросто. Но мой инстинкт артиста подсказывал, что сгущать краски не надо, поэтому я сказал лишь:

— Я более-менее угондошил твоих сестер.

Корделия улыбаться перестала.

— Капитан Куран сказал мне, что они друг друга отравили.

— Само собой. Я дал им яд.

— И они знали, что это он?

— Знали.

— Тогда что тут поделаешь? Злобные коварные суки, никуда не денешься. Меня все детство мучили. Ты сэкономил мне время и усилия.

— Они просто хотели, чтобы их кто-нибудь любил, — сказал я.

— Не переубеждай меня, дурак. Ты же их прикончил. Я лишь собиралась отнять у них земли и собственность. Ну, может, еще унизить их прилюдно.

— Но ты же только что сказала…

— Я их любил, — промолвил из-под стола Харчок.

— Заткнись! — хором рявкнули мы с королевой.

Дверь приотворилась, всунулась голова капитана Курана:

— Госпожа, прибыл герцог Олбанийский.

— Мгновение одно — и я его приму, — сказала Корделия.

— Будет исполнено. — Куран закрыл дверь.

Тогда Корделия подошла ко мне совсем близко. Выше она была ненамного, но в латах, а оттого внушала больше робости, чем прежде. Но менее прекрасной она не стала.

— Карман, я разместилась в своей прежней светлице. Мне бы хотелось, чтобы ты меня навестил сегодня после ужина.

Я поклонился:

— Миледи желает историю и комическое представление перед сном, дабы проветрить голову после всех сегодняшних бедствий?

— Нет, дурак. Корделия, королева Франции, Британии, Бельгии и Испании желает иметь тебя, пока твои ятые бубенцы не осипнут.