Книга Бегство от волшебника - Айрис Мердок

— Мне от вас дурно делается! — возмутилась миссис Уингфилд. — Ну почему вы не боретесь? Да я бы завтра отдала вам все предприятие, если бы вы умели бороться! Но вы же обескровлены! А ваш брат, он уж наверняка гибнет от анемии!

— Не кричите, миссис Уингфилд! — проговорила Роза. — Здесь больной!

— И также позвольте вам заметить, — нисколько не снизила голос миссис Уингфилд. — Я бы оставила вам все свое состояние, если бы не ваша обескровленность! Бледная немочь! Вы теряете четверть миллиона, моя дорогая мисс Кип! Подумайте над этим! Бледная немочь, мисс Кип, вот что меня в вас беспокоит, бледная немочь!

Миссис Уингфилд покинула комнату, и было слышно, как она шумно спускается по ступенькам.

— Tiens![39]— произнесла Марсия.

Роза передернула плечами.

— Стоило ли так шуметь, — заметила Марсия, — причем, у постели тяжелобольного?

— Да ничего с ним не случится! — бросила Роза, раздраженно пнув коленом спинку кровати. Хантер пробормотал что-то невнятно.

— А я пришла попрощаться, — сообщила Марсия. — В пятницу мы уезжаем на отдых в Далмацию.

— Я рада, — ответила Роза.

Хантер видел — паук все раздувается и раздувается. И вот остался лишь крохотный лоскуток света, внутри которого он видел лицо матери. Миг — исчез и он.

— Как Анетта? — поинтересовалась Роза.

— Хорошо, моя дорогая, — отозвалась Марсия. — Она еще такая юная, у нее все хорошо. Не беспокойся об Анетте, — она прикоснулась к Розиной руке. — Не беспокойся ни о чем.

— Я так рада, — сказала Роза. — Я так рада. Я так рада.

26

Нина упаковывала чемодан. Кое-какую одежду и те вещи, которые путешествовали с нею всегда. Их было немного: несколько фотографий, вышитая скатерть, Библия, принадлежавшая еще ее матери, и три деревянных лошадки — такие мастерили крестьяне в тех местах, где она родилась. Пока она собирала вещи, слезы текли у нее из глаз, капали на ладони, в чемодан. И ей было не до того, чтобы их утирать. Видя все, как в тумане, она через лес незавершенных нарядов прошла к комоду, достала теплый жакет и отнесла в чемодан. Там, куда она собирается, ей понадобится теплый жакет. Но куда она собирается?

Три дня назад Нина получила извещение из министерства внутренних дел, в котором ей предлагали явиться в один из департаментов в Вестминстере; подчеркивалось также, что неявка будет расцениваться как правонарушение, потому что Нина родилась восточней линии. И она не пошла. И теперь лихорадочно собирала вещи, готовясь к бегству, каждую секунду ожидая услышать шаги на лестнице, шаги полицейских, пришедших за ней. Из газет она узнала все о своем положении; и не сомневалась, что, оказавшись в руках государства, тут же будет депортирована на родину. Нет, лучше смерть, думала Нина, тогда лучше смерть.

Она закончила складывать вещи. Теперь все готово. Заглянула в сумочку. Там лежала довольно крупная сумма денег и паспорт. Нина взглянула на паспорт, и этот документ вдруг показался ей чем-то похожим на смертный приговор. Ей стало и стыдно, и страшно. Она взяла паспорт в руки и открыла на странице, где была фотография. Давняя фотография, сделанная в тяжелейшие, наполненные страхом, дни ее жизни. На Нину блондинку глянула молодая черноволосая Нина, запуганная, изнуренная, забитая. Это была сама ее душа, проштемпелеванная и задокументированная, душа без национальности, душа без дома. Она полистала выцветшие странички. На первых значились названия городков ее детства на той границе, которая была стерта с лица земли. Последующие страницы были заполнены постоянно возобновляемыми разрешениями министерства труда. Отметок Министерства иностранных дел, снабжавшего иммигрантов такого рода документами, больше не было. И разрешение больше негде будет продлить. И документы негде было возобновить. Паспорт казался Книгой Судеб, где на основе всех ее прегрешений вынесен приговор общества, окончательный и бесповоротный. Она осталась без удостоверения личности в мире, где отсутствие такого документа считается преступлением номер один, провинностью, за которую в любом государстве неумолимо следует наказание. Официально она перестала существовать.

Нина надела пальто. Нельзя больше терять времени. И без того два дня потрачены на сомнения и слезы. Она пыталась встретиться с Розой, но та ответила кратко: брат сейчас болен, приходите в другой раз. В другой раз будет слишком поздно, с горестной задумчивостью мысленно возразила Нина, времени больше нет. И вся уйдя в свои горькие мысли, медленно побрела домой. А там уж к ней пришло решение — надо бежать! И после этого началась отчаянная спешка. Дождавшись открытия банков, она забрала все свои деньги. Потом упаковала вещи. И теперь готова была уходить. Но куда? Об этом она не подумала. Может быть, попытаться улететь в Эри? Нужен ли паспорт для того, чтобы улететь в Эри? Она не знала, и не было рядом никого, кто мог бы объяснить.

Она стояла в пальто с чемоданом в руке и рассматривала комнату, которую в сущности уже покинула. И вдруг подумала: да кто же мне разрешит вот так покинуть страну? Наверняка, и в аэропортах, и на вокзалах — везде патрули. Она представила себе сцену, так часто повторяющуюся в ее жизни, сцену на границе: она напряженно ждет, пока человек в форме смотрит ее паспорт; пограничник проверяет тщательно, а потом с хмурым видом, намекающим на то, что он зря потратил время, возвращает ей книжицу и прибавляет: документ оформлен неправильно, переход невозможен. Вновь я этого не вынесу, бормотала Нина, не вынесу. Она присела на стул.

Как живое существо, вырвалось из ее груди громкое рыдание. Бежать бесполезно — это совершенно ясно. Дадут дойти до трапа, а потом арестуют. Попытка скрыться закончится ничем. Люди в форме позволили ей удалиться на какое-то расстояние, но опять они у нее за спиной. Они всегда держали ее в поле зрения, никогда не разрешая скрыться. Бежать бесполезно, но и оставаться нельзя. Если и есть граница, за которую можно убежать, то лишь одна, последняя; туда не нужен пропуск, туда всем, и безымянным и преследуемым, путь всегда открыт.

Она поднялась и начала ходить взад-вперед по комнате. Потом стала снимать пальто. Слезы текли у нее из глаз, будто вся она переполнялась слезами. Пальто упало на пол, и она, не замечая, наступила на него. Затем кинулась доставать из рулона ткани тщательно скрываемую там карту Австралии. Раскинула ее на полу и некоторое время смотрела на нее. И вдруг снова забегала по комнате, топча ногами карту и ударяя руками о стены. Слезы потихоньку иссякали. Впервые в жизни она так плакала. Слезы сменились завыванием, рвущимся из губ помимо ее воли, низким, непрерывным, ритмически повторяющимся. Вой взлетал и опадал, как мелодия какой-то песни. В детстве она видела вот так же кричащих женщин, но не могла понять, что с ними происходит. А теперь поняла: смерть близко, и ты начинаешь выть. Тени людей, которых она когда-то знала, смутной толпой встали перед ней. Она протянула к ним руки. Она неловко пробежала по комнате и широко распахнула окно. По ту сторону был полдень, весь в солнечном свете, в цветущих деревьях. Она взобралась на стул.