Книга Винляндия - Томас Пинчон

Он медленно поднял голову посмотреть на неё. Она никогда не видела у него таких глаз.

— Они тебя прислали мне что-то сказать, в чём дело. — Кого, ещё раз, поняла она под этими «они»?

Из «24квс» появились не все. В студгородке что-то творилось, митинг или общее собрание, и ДЛ была там с «Арри» и Зипи с заводным «Болексом» — смотрели, как будет развиваться. Никаких плакатов или объявлений, да и ниоткуда больше не могла теперь поступать информация, только само сборище, в падающей тьме и смятенье без предела, вокруг фонтана на Плазе, где НР3-ники в юности своей куролесили, обдолбанные и нагие. Теперь же, с вознёсшимся силуэтом Памятника Никсону на фоне заката, с мегафонами, незримо крякавшими на севших батарейках, никто вдруг больше не узнавал никого в лицо, все разъединены в море чужаков. Общее ощущение, о котором сообщалось впоследствии в интервью, было чистого откола впереди, совсем рядом, от всего, что им известно. Кое-кто говорил «конец», кто-то «переход», но все чувствовали, что на подходе, как-то так смог с неба давил, безошибочно, как ожидание перед каким-нибудь затмением в климате землетрясения.

Внизу в пляжном домике Млат Потит, тёмные очки нацеплены, а волосы подобраны в чёрный сферический куст, держал микрофонные удочки и тянул кабели Кришне, а Хауи, веки, из-за того, что он вдыхал, и верхнее, и нижнее, выкрашены флуоресцентной розовой подводкой, ставил свет и перезаряжал камеры Френези, Дица же бегала вокруг и делала всё остальное. Френези сидела на корточках рядом с Драпом.

— Это будет у тебя лучшая возможность, твоя самая сочувствующая аудитория, нужно только рассказать, как всё произошло, как, по-твоему, могло произойти, никто тебя не судит, Драп, камера — всего-навсего механизм… — и прочая-прочая, киношная искренность. Хауи всё время врубал их, Френези начинала снимать, Драп передумывал, Хауи опять их гасил. Так несколько раз. В какой-то момент появилась Порча с Мо и Пенни, одарила Френези ритуальным Шмонающим Взором. Мо направился к Ящику, а Пенни в кухню, но помедлила у индийской тахты.

— Рекс что, сумку забыл? — Вид у неё был озабоченный — детишка, очень переживающая за других людей. Её пухлая ручка лежала, медленно копошась, на твёрдом предмете лишь в дуновенье шкуры от неё.

— О, ух, — Френези высокоточно прерывая, нашаривая точку на ремне, за которую подхватить, — я ему передам, Пенни, спасибо, — себе на плечо плавной единой кривой, а в то же время дотянувшись поправить девочке локоны, но не до того нежно, чтобы Пенни не отстранилась через вежливый интервал и, смахнув волосы со лба, не убежала к Мо.

Драп, который мог знать, что в сумке, за нею следил. Налетев так на Пенни, она признала, что и ей это известно. И что с того. Но в голове ей легко и кружисто. Порча, войдя из кухни с бутылкой «Панч о Бандидо», как-то нервничала.

— Эм… и это у вас вместо вина всё, ребята, где я в магазе затариваюсь, мне такое и не попадается, разве что где-нибудь в авто-товарах… — Порча впоследствии сообщала, что они пялились на неё, как ей показалось, расширенными от наркотиков зрачками, Френези на ногах, подконтрольно покачиваясь, Драп внизу в своём сломанном лотосе, секунды, тянувшиеся, пока Френези не кивнула, не выдавила улыбку.

— Скажи-ка, Порча.

Зазвонил телефон. ДЛ — Френези, с донесением из студгородка. Береговую трассу перекрыли, на позиции со стороны утёса выдвигались подразделения морской пехоты из Пендлтона, а с базы над самым студгородком катились бронетранспортёры и пара танков. Калифорнийский дорожный патруль и силы шерифа округа Трасеро в боеготовности.

— Мне кажется, удастся срастить генератор, но, по-моему, выхода никакого не будет, совсем скоро. Можешь сюда подскочить?

— Как только получится… ДЛ, ты нормально?

— Часто поминают твоего молчела Драпа. Если он ещё в городе, может, ему подумать о том, чтобы в нём не быть.

— Ага, он… — тут она уже осознавала крики из другой комнаты. Вернулся Рекс. Рекс и Драп, Порча встревает. — Ох блядь. — Последние слова, что ДЛ довелось услышать от подруги ещё какое-то время. Френези повесила трубку и вбежала, а там Порча проворно выводит детей за дверь, а Драп, на ногах, между ними и Рексом, который весь белый и трясётся, на плече сумка, одна рука на тяжёлом комке в ней. Софиты горят, обе камеры работают, Дица со старым битым «Ауриконом», Хауи со «Скупиком».

Оба повернулись к ней.

— Скажи ему! — Рекс едва не плакал. — Скажи этому засранцу, что мы всё знаем.

С чем ей придётся потом всю жизнь мириться, что нести, что удастся отрицать или маскировать лишь на краткие бессонные минуты там и сям, — не только как он смотрел — Дица снимала крупные планы, а Хауи держался подальше, подставляя в кадр их троих, — но как такое, что, он медленно понимал, расползалось по всему его телу, долго, оглушённо съёживая его, утрату духа, которую почти можно было видеть на плёнке, даже через все те годы, что миновали между тогда и экраном дома у Дицы в Долине… некий серебристый поток, выливаясь из его изображения, подлинный миг его ухода. Времени ему хватило лишь назвать Френези по имени, и тут же подставленный кадр вывернулся и слетел с его лица.

— Много толкались, все сразу, — вспоминала Дица, — Хауи как раз катушки менял, но Кришна весь звук записала — вот —

Рекс заорал:

— Не смей от меня уходить! — скрипнула сетчатая дверь, затопали ноги и мебель, снова дверь, взвизгнул стартёр, включился двигатель, и тут Млат выдвинулся за ними в переулок, а Френези попробовала найти столько кабеля, чтобы вынести к ним и какой-нибудь софит, а Хауи зарядил новую катушку и по пути к выходу предложил поменяться местами с Френези, которая, может, и колебнулась — её камера, её съёмка, — но, должно быть, махнула ему, иди, мол, потому что именно Хауи, невинный и медленный, вынырнул во тьму и, пытаясь нащупать кольцо, открывающее апертуру, промухал тот самый миг, хотя силуэты, может, и двигались где-то в кадре, чёрные на чёрном, как призраки, что пытаются вернуться в земной свой облик, но Млат-то от них не отставал, и хлопок выстрела плёнкой Кришны уловился. Прерия, слушая, разобрала в его последствиях вялый шёпот прибоя о побережье — и когда Хауи наконец туда выбрался, и Френези нацелила свет, Драп лежал ниц, а вся его кровь на цементе, ткань рубашки ещё горела вокруг черно взорванного выхода, бледные язычки пламени гасли, а Рекс пялился в камеру, принимал позы, делая вид, что сдувает дым с дула 38-го. Ему в конце концов не посчастливится сидеть под тем дубом на том приснившемся склоне холма когда-нибудь с чудесно спасённым Драпом Атманом, в каком-то мире будущего 1980-х. Камера надвинулась ему на лицо.

— Хауи нашёл трансфокатор, — прокомментировала Дица. — Мы спохватились, что все стоим в переулке лицом к лицу с безумной личностью, у которой заряженный револьвер.

А на экране Рекс кричал:

— Это ты должна была, Френези, блядь ёбаная, где же ты? — Сразу за светом, жёстко бившим ему в лицо и не перестававшим бестрепетно истекать, Френези молчала. Прерия воображала, как она там, а между нею и Рексом только свет и ненависть его, пока он там завис, в боли стягивалась вокруг, а он держал револьвер, но больше им не владел. Он подошёл к телу Драпа, опустился на одно колено, положил оружие рядом. Тогда-то Френези и прикончила свет, тем и завершился съём объекта — крупным планом одного Рексова сверкающего глазного яблока, а свет, что она держала, отражался в нём кругло и ярко, и в обратном рассеянии — если бы Прерия только вгляделась пристальней, удалось бы её увидеть — сама Френези, тёмная на тёмном, лицо в широкоугольном искажении, с выражением, что могло бы, допустила Прерия, оказаться невыносимым.