Книга Винляндия - Томас Пинчон

Моим матери и отцу

Всякому псу выпадает свой день,

а псу-молодцу

даже два.

Джонни Коупленд

* * *

Позднее обычного неким летним утром 1984-го вынесло Зойда Коллеса из дрёмы на солнце, пробравшееся из-за ползучего фикуса, висевшего в окне, под топот отряда синих соек по крыше. Во сне они были почтовыми голубями издалека, откуда-то из-за океана — садились и снова взлетали один за другим, и у каждого — послание к нему, но ни единого, со светом, бившимся в крыльях, он не успевал толком поймать. Он это понял так, что его снова тыкают в подбрюшье незримые силы, почти наверняка в связи с письмом, пришедшим вместе с последним чеком по умственной неполноценности, — с напоминанием, что что если он прилюдно не совершит ничего придурочного до истечения срока, а это уже меньше недели, на льготы можно больше не рассчитывать. Со стоном Зойд сполз с кровати. Где-то под горкой суетились молотки и пилы, а чьё-то радио в кабине грузовичка играло кантри. Курево у Зойда кончилось.

На столе в кухоньке, рядом с коробкой «Графа Шокулы», оказавшейся пустой, он нашёл записку Прерии. «Па, мне опять поменяли смену, и я поехала с Тапсией. Тебе звонили с „Канала 86“, сказали, срочно, я говорю, попробуйте сами его когда-нибудь разбудить. Всё равно целую, Прерия».

— Опять «Фруктовые петельки», стал-быть, — пробормотал он записке. Если порядком залить сверху «Нестле-Быстром», выходит совсем даже недурно, а разнообразные пепельницы выдали с полдюжины курибельных бычков. Задержавшись, сколько мог, в ванной, он наконец успешно завершил поиски телефона и набрал местную телестанцию, дабы продекламировать им пресс-релиз этого года. Однако —

— Вы бы сверились ещё разок, мистер Коллес. До нас дошло, вас перенесли…

— С кем свериться, я же сам всё это делаю, нет?

— Нам всем надо быть в салоне «Огурец».

— Ну, это вы без меня, я буду в «Заторе», в Дель-Норте. — Да что это с ними со всеми? Зойд планировал не одну неделю.

На крыльце Дезмонд бродил вокруг своей тарелки — вечно пустой из-за синих соек, что с воем пикировали с секвой и утаскивали с неё всю еду кусок за куском. От такой диеты из собачьего корма птицы немного погодя начинали нарываться, некоторые, по сведениям, гонялись по дороге за машинами и пикапами много миль и кусали всех, кому такое не по нраву. Зойд вышел, и Дезмонд смерил его вопросительным взглядом.

— Врубайся сам уж, — покачав головой при виде шоколадных крошек на собачьей морде. — Я знаю, она тебя кормила, Дезмонд, и даже знаю, чем она тебя кормила. — Пёс дошёл за ним аж до поленницы, хвост — туда-сюда, показывая что не в обиде, и поглядел, как Зойд сдаёт задним ходом на дорожку, после чего повернулся и отправился по делам, уготовленным ему новым днём.

Зойд двинул к торговому центру «Винляндия» и немного покатался кругами по парковке, выкуривая пол косяка, обнаруженные в кармане, после чего поставил керогаз и зашёл в «Больше — меньше», скидочный магазин для крупноразмерных женщин, где приобрёл выходное платье нескольких цветов, хорошо будет смотреться по телевидению, уплатив за него чеком, насчёт коего у них с продавщицей возникло общее предчувствие: он окончит свои дни прицепленным к этой же кассе, когда у него не заладится клиринг, — и прошествовал в мужскую уборную заправки «Со-Свистом», где переоблачился в платье и небольшой щёткой попробовал начесать то, что у него на голове, в колтун, который, надеялся Зойд, отпечатается у психической здравоохраны как вполне придурочный. Вернувшись к колонке, заправился на пятёрку, залез на заднее сиденье, достал из коробки кварту масла, которую там держал, нашёл носик, пробил его в банке, почти всё масло залил в двигатель, но немного оставил — смешал с бензином и заправил этим бачок элегантной маленькой мотопилы, на вид — импортной, габаритами с «мини-мак», — после чего уложил её в холщовую пляжную сумку. Из будки выбрела подруга Прерии Скольз — поглядеть.

— Ой-ёй, уже опять пора, что ли?

— Этот год подкрался незаметно, очень не хотелось бы думать, что я для такого слишком стар.

— Понимаю, — кивнула Скольз.

— Скольз, тебе пятнадцать.

— И всё повидала. Чьей витрине теперь от вас достанется?

— Ничьей. Это я бросил, прыжки из окон у меня в прошлом, в этом году я просто занесу эту малютку в «Затор», а дальше видно будет.

— Ым, может, и не стоит, мистер Коллес, вы там последний раз давно были?

— Ой, я знаю — там заседают омбре[1]повышенной прочности, натуральные бяки, целыми днями спасаются от смерти под падучими стволами, им не до непривычного, зато будет эффект неожиданности. Или нет?

— Увидите, — присоветовала утомлённая Скольз.

Ещё как увидит, но лишь после того, как проведёт на 101-й времени больше, нежели способно выдержать его и без того хрупкое чувство юмора, ввиду каравана трейлеров «виннебаго» из других штатов на какой-то досужей экскурсии к секвойям, посреди коих, на двухполосных отрезках, пришлось сбрасывать скорость и мириться с обилием внимания, не сплошь при этом дружелюбного.

— Отвалите, — завопил он, перекрывая мотор, — это, э, родной Калвин Кляйн!

— Калвин не шьёт больше 14-го размера, — наорала на него из своего окна девчонка моложе его дочки, — а вас надо изолировать.

К «Затору» он доехал сильно посреди обеденного перерыва — и с разочарованием обнаружил, что никаких журналистов там нет и в помине: сплошь собранье высококлассной техники, запаркованной на стоянке, тоже недавно залитой асфальтом. То были всего лишь первые грубые корректировки. Стараясь думать бодро — например, считать, что съёмочные группы просто задерживаются, — Зойд вытащил сумку с пилой, ещё разок проверил причесон и ворвался в «Затор», где незамедлительно обратил внимание, что всё, от кухни до клиентуры, пахнет иначе.

Ой-ёй. Здесь разве нигде не полагается быть пивной для ребят с лесоповала? Всем известно, сейчас у работяг из лесу клёвое время — не то что у работяг с лесопилок, раз японцы скупают необработанную древесину с той же скоростью, с какой леса вырубают, — но всё равно творилась тут невидаль. Опасные мужики, обыкновенно склонные нарываться, особенно в том, что касалось смерти, воздушно громоздились на дизайнерских табуретах и потягивали «мимозы» с киви. Музыкальный автомат, некогда знаменитый среди сотен съездов с трассы туда и сюда по всему побережью своей гигантской коллекцией кантри-и-вестерна, включая полдюжины версий «Так одиноко, что хоть плачь», переформатировали на лёгкую классику и музыку «нового века», и та нежно попискивала на краю слышимости, притормаживая, убаюкивая зал, полный лесорубов и чокеровщиков, которые все до единого походили на моделей с рекламы Дня отца. Один такой, покрупнее, в числе первых заметив Зойда, предпочёл взять быка за рога. На нём были солнечные очки в стильной оправе, рубашка от «Тёрнбулла-и-Эссера» из какой-то пастельной шотландки, джинсы от «Мадам Гри» с трёхзначным ценником и aprés[2]-лесоповальные туфли пригашенного, однако бесспорно синего оттенка замши.