Книга Хроники сыска - Николай Свечин

– Зачем еще? Я все рассказал, ни в чем уголовном не замешан. Плутом обозвали… Отпускайте меня, не то я пожалуюсь прокурору!

Лыков с Титусом переглянулись.

– Ну как знаешь, плут, – скривился титулярный советник. – Книги оставь нам, а сам убирайся. Чтоб духу твоего здесь не было, старый таракан!

Листратов мигом удалился. Два агента незаметно сопроводили его до Жуковской улицы и расположились в доме напротив. Одновременно в полицейском справочном столе заступили на дежурство еще два агента. Утром следующего дня туда зашел неприметный артельщик и запросил местопребывание почетного гражданина Листратова. Получив справку и вывалив из потного кулака пятачок, он отправился прямиком на Мытный базар. Там в толпе артельщик незаметно передал бумажку рослому юноше в камлотовом пиджаке. Наблюдение тотчас же опознало в последнем Рыкаткина.

Конторщик дома Ранненкампфа был вызван в часть и вернулся обратно с двумя новыми жильцами. Вечером к дому подъехала пролетка, и в парадное прошмыгнула неуклюжая барыня в «боярке» и бобровой пелерине. Этой барыней был Лыков. Теперь уже трое сыщиков засели в комнате, соседней с листратовскими, и принялись ждать.

В три часа утра у черного хода тихо звякнул засов – это подкупленный Рыкаткиным дворник впустил его на лестницу. Еще через минуту послышались осторожные шаги. Агенты замерли в ожидании. Вскоре раздался приглушенный щелчок. Гимназист, как заправский «домушник», поворачивал из коридора маленькими щипчиками вставленный изнутри в замок ключ. Неужели и этому его обучили «красноподушечники»? У них в Вичуге что, школа убийц?

Медлить было уже опасно. Расшторив свои лампы, сыщики ворвались в спальню Листратова, и вовремя – топор уже собирался опуститься на его голову…

Спустя сутки арестованные с достаточными уликами были переданы следователю. У Евдокима Нефедьева при обыске обнаружили нотариальные выписи из метрических книг. Листратов подтвердил, что именно эти бумаги он вручил Михаилу Обыденнову. Схваченный же при попытке четвертого убийства, Серафим Рыкаткин не стал отпираться. Он дал полное признательное показание и в тот же день удавился в камере. Лыков с Благово были этому, честно говоря, даже рады. Уж больно черна оказалась душа у юноши; сколько бы зла мог он еще наделать…

Варенька Нефедьева стала в одночасье и не Нефедьевой, и не богатой невестой, а нищенкой без роду, без племени. Из двух ее теток старшая мигом укатила в Ниццу, не желая даже встречаться с племянницей. Младшая, в замужестве Данцигер, приютила сироту. Они с супругом, скромным путейским инженером, как могли, пытались скрасить несчастной барышне горечь случившегося. Надев траур, Варвара Александровна старалась пореже выходить на улицу. Бороться за свои утраченные права она не собиралась. Давний грех отца с обманом любящей его девушки и свежий – участие в убийстве собственного сына – глубоко поразили ее и оттолкнули от фамильных богатств.

Не зная того сама, Варенька лишила удальца Лыкова покоя. Он извел свою сестрицу, заставляя ее навещать сироту, а потом расспрашивал: а что она сказала? а как была одета? В отсутствие другого общества барышня была рада дружбе с Лизаветой и иногда заходила к ней в гости. В эти минуты Алексей был сам не свой, нес разную чепуху и просыпал солонки. Матушка потом бранилась, а сестрица смеялась… Варенька относилась к загадочному сыщику доброжелательно, но настороженно; между ним и ею стояла тень убитого отца. Бывшая богачка считала свою жизнь уже законченной и подумывала о монастыре.

Алексей сдонжил Благово, получившего к Пасхе Станиславскую ленту. Устав от хмурого вида своего помощника, Павел Афанасьевич вошел в положение барышни. Но он не только сочувствовал ей, а еще и думал и действовал. Именно усилиями Благово история Варвары Александровны Нефедьевой получила неожиданное продолжение.

20 июня 1881 года Нижний Новгород посетил молодой государь. Он участвовал в освящении собора Александра Невского, в котором зимой Лыков пролил свою кровь. Александра Третьего сопровождал только что назначенный министром внутренних дел граф Игнатьев. По его просьбе поздним вечером, перед самым отъездом, император принял статского советника. Тот вручил монарху предсмертное письмо Нефедьева и, как мог, сжато рассказал всю случившуюся историю. Заключил рассказ просьбой: рассмотреть возможность исполнить последнюю просьбу несчастного грешника.

Государь поразил Благово тем, что, несмотря на усталость, внимательно и сочувственно выслушал сыщика. Далее он сказал:

– Понимаю доброе движение вашей души, и мне это симпатично. Однако ничего пока вам не отвечу. Даже творение справедливости должно быть законным, иначе мы можем слишком далеко зайти. Я подумаю над вашей просьбой.

И этот уклончивый ответ также понравился Павлу Афанасьевичу. Огромный сильный человек, самодержавный государь великой империи ставил закон выше своей воли.

Император со свитой уехали, и жизнь закрутилась своим колесом. Но в более быстром темпе, поскольку нижегородцы получили от графа Игнатьева неожиданное предложение. Николай Павлович позвал их перейти на службу в столицу. По мнению министра, Департамент полиции следовало усилить опытными практиками из провинции. Благово раздумывал недолго. Что бы ни было потом, а Лыков успеет в Питере закончить экстернат и получить высшее образование, здесь же это совершенно невозможно. Тогда, даже после ухода учителя, Алексей может выслужить себе достойный чин и обеспечить старость. Со средним образованием выше коллежского асессора не подымешься; и чем он станет семью кормить?

Помимо этого соображения, Благово учел и другие. Например, на берегах Невы легче выслужить белые генеральские брюки. Чинов четвертого класса там столько, сколько в Нижнем дворников… Кроме того, по происхождению своему Павел Афанасьевич имел прямую контрамарку в высший свет – будет к кому зайти на вечерок. Старый холостяк легко поэтому снялся с места.

Алексей пошел на поводу у учителя без раздумий. Он тоже холост – а там Петербург! Высшее управление, двор, голова империи. И задачи серьезнее, и перспективы.

Словом, нижегородские лекоки ответили Игнатьеву согласием. Благово принялся ликвидировать имение в Чиргушах. Лыков в столбовых не ходил и имений не нажил; голому одеться – только подпоясаться.

За несколько дней до назначенного отъезда Павлу Афанасьевичу пришел пакет из Собственной ЕИВ[106]канцелярии. К этому времени суд уже приговорил Евдокима Нефедьева к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на шесть лет. Знаменитый некогда род пресекся, заповедное имение подлежало переводу в казну.

В присланном пакете лежал указ Правительствующему Сенату. Государь повелевал удовлетворить предсмертную просьбу отставного ротмистра Нефедьева и признать его дочь Варвару Александровну законным отпрыском. Далее предписывалось выморочное[107]имение передать под казенную опеку без изменения собственника, вплоть до замужества госпожи Нефедьевой. Тогда опекуном становился муж, а окончательным собственником – старший в семье сын, по достижении им совершеннолетия. С целью сохранения древнего и славного рода, сыновья Варвары Александровны, рожденные в законном браке, обязаны будут носить двойную фамилию – отца и матери.