Книга Сто историй любви Джульетты - Эвелин Скай

что забыл о проклятии и, держа на руках нашего ребенка, на один чудесный миг избавился от всех страхов.

С Элен все хорошо, даже отлично. Когда я подношу к ней ребенка, ее щеки розовеют, она сияет от любви и гордости за крошечную жизнь, которую мы сотворили.

– Congratulazioni, – поздравляет меня докторша, похлопывая по плечу в манере итальянской бабушки: «Видишь? Я же говорила, что все будет хорошо».

– La ringrazio tanto, – отвечаю я, хотя ни в одном языке мира не найдется слов, чтобы выразить мою благодарность. Элен и наша дочь со мной. Живые и здоровые.

Врачи и медсестры, закончив необходимые процедуры, покидают нашу маленькую семью, чтобы мы могли побыть вместе.

Я стою у кровати и смотрю на двух самых главных женщин в моей долгой, непростой жизни, чувствуя такое спокойствие, что становится не по себе.

– Иди к нам, – говорит Элен, освобождая мне место.

Я забираюсь на кровать. Из-за тесноты мы прижимаемся друг к другу, а дочь уютно посапывает у нас на груди.

– Ангелочек наш, – говорю я, поглаживая пушистые волосики малышки. – Счастье наше.

– Мы сами счастье, – отвечает Элен.

Я вопросительно смотрю на нее.

– Последние десять месяцев были самыми счастливыми в моей жизни, – поясняет Элен. – Большинство людей никогда не знали такой любви, как наша. А мы испытываем ее вновь и вновь.

Я качаю головой. Не хочу сейчас об этом говорить. Не хочу разрушить прекрасное мгновение.

Элен переплетает свои пальцы с моими и нежно кладет наши ладони на тельце дочери.

– Я думаю, никакого проклятия нет, Себастьен. Это благословение. Провести со своей второй половинкой вечность – райское счастье.

– Но все эти ужасные события произошли из-за меня.

Белая простыня, которой укрыта Элен, напоминает о белом платье Джульетты в гробнице Капулетти, и я мысленно переношусь туда.

– Все началось с ножа Ромео.

– Это несчастный случай. Ты не хотел. Такое случается.

– А каждая последующая жизнь? Изабелла утонула, Космина сгорела заживо, Амели попала в руки мятежной толпы…

– Ты не виноват, – тихо, но убежденно говорит Элен. – Такова жизнь. Радость всегда идет рука об руку с горем. Нельзя заострять внимание на трагичном финале. Дочитав до конца твои дневники и собрав воедино наше прошлое, я поняла, Себастьен: главное в нашей истории – не вечная печаль, а нерушимая любовь.

Неужели она права? Я так долго верил в проклятие, в роковую силу предсмертных слов Меркуцио! Много веков подряд я стремился либо умереть, либо избавиться от страданий.

А если Меркуцио нас не проклинал? Если в бесконечный круговорот горя меня вовлекло чувство вины? Я так зациклился на смерти Джульетты, что ничего больше не замечал, хотя мне предоставлялось немало возможностей измениться. Я слишком боялся, что больше никогда ее не увижу, потеряю навсегда, и поэтому не отпускал.

Объясняет ли это ее бесконечные возвращения?

Я вспоминаю наши жизни. С первой Джульеттой произошла трагедия, однако Элен права: это несчастный случай. Я был молод и вспыльчив, а строгий кодекс чести той эпохи требовал, чтобы мы с графом Парисом устроили поединок в гробнице Капулетти.

Мне не было предначертано судьбой убить Джульетту, так сложились обстоятельства.

Сломленный, я бежал на Сицилию, и почти два десятилетия спустя в мою жизнь вошла Изабелла – точная копия Джульетты. Во время нашего медового месяца она погибла на перевернувшемся пароме, я вновь начал жалеть себя, и это затянулось надолго.

Я каждый раз любил Джульетту… и всегда боялся. Клара, Флоранс, Мэг, Китри – какая-то часть моего существа всегда оставалась в прошлом, словно муха, попавшая в паутину давно умершего паука. Что бы ни случилось, я винил себя, и угрызения совести увековечивали мои страдания.

А вдруг проклятие не существует отдельно от меня? Что, если покончить с ним могу только я сам?

Наша дочь распахивает глаза – голубые, как у меня, с проблесками солнца, унаследованными от Элен. Я знаю, новорожденные не умеют улыбаться, и все же… она улыбается. Она протягивает ручонку и касается невероятно крошечными пальчиками моего лица.

Впервые за несколько столетий я начинаю плакать. Я всю жизнь об этом мечтал: гулять по солнечной стороне улицы с моей прекрасной женой и дочерью. Видеть цветущие розы, а не увядающие. Не бояться грозовых туч, а видеть за ними золотой свет солнца.

Я хочу вернуться на Аляску и помириться с Адамом. Вырастить дочь, научить ее водить машину, познакомить с удивительным миром, в котором она проложит собственный путь. Я хочу отдать мою душу Элен, испытать счастье, несчастье и все, что между ними, смеяться, плакать, жить. Не бояться. Не винить себя.

Меняться всегда трудно, и все же я попытаюсь.

– Надежда, – тихо говорю я.

Элен удивленно наклоняет голову, не понимая, что я хочу сказать. Да, это слово не связано с нашим предыдущим разговором. Но прошлое меня больше не занимает. Главное – это мгновение и три сердца, бьющиеся вместе.

Никому не гарантировано вечное счастье, и мы еще не преодолели даже двухлетний рубеж, и тем не менее движемся вперед.

Я целую нашу маленькую девочку в нежную щечку.

– Ее зовут… Думаю, мы должны назвать ее Хоуп[2].

На лицо Элен ложится улыбка. Она сжимает мою руку, и сломанные часы у нее на запястье вдруг начинают тикать.

Примечание автора

Я люблю человека, который может умереть в любую минуту.

Мы с Томом поженились в две тысячи восемнадцатом году. Не прошло и года, как выяснилось, что у него неизлечимое заболевание: идиопатический фиброз легких. Страшный диагноз, поставленный в столь ранний период нашего брака, поставил меня лицом к лицу с вопросом: как можно любить человека, зная, что у тебя очень мало времени?

На рассказ о Себастьене и Элен меня вдохновила наша собственная история.

Жизнь не дает никаких гарантий. Еще труднее, когда судьба ставит на грудь твоей второй половинки клеймо. Как можно любить, если горе подстерегает за каждым углом? Возводить стены, бежать, запретить себе чувствовать? Или найти способ остаться, несмотря на осознание неизбежного?

Через шесть месяцев после постановки диагноза у Тома полностью отказали легкие. Его срочно доставили в больницу и подключили к усовершенствованной системе жизнеобеспечения, которая откачивает кровь из организма и насыщает кислородом, потому что легкие не могут выполнять свою работу. Шли дни, недели, ему становилось все хуже. Он был уже при смерти, когда мы вдруг получили шанс на новую жизнь: двойную пересадку легких.

Пересадка легких – невероятно сложная операция, ведь