Книга Сто историй любви Джульетты - Эвелин Скай

за шею. У нее теплая и слегка сладковатая кожа, наверное, сахар просыпался. Но во время поцелуя я ощущаю вкус не корнетти, а медового вина. Я целую ее, а потом веду наверх, чтобы заниматься любовью – медленно, нежно и долго, пока воспоминания о разлуке не сменятся воспоминаниями о блаженстве на скомканных простынях.

Элен

В спальне Себастьена царит приглушенная элегантность другой эпохи. Большая кровать из тяжелого темного дерева, тонкое постельное белье кремового цвета. Шкаф, комод и зеркало напротив кровати тоже в этом стиле, диван в гостиной обит светло-серым бархатом. Мягкий, золотистый свет проникает сквозь прозрачные занавески, развевающиеся на открытых балконных дверях. Стены оклеены обоями цвета королевской бронзы.

Себастьен укладывает меня на ложе и начинает раздевать. Снимает куртку, джинсы, целует, поднимаясь от лодыжек вверх по икрам и по внутренней стороне бедра. Его пальцы медленно продвигаются выше, приподнимают край блузки, отчего по моей коже бегут мурашки. Он целует округлость моего живота, на мгновение замирая с закрытыми глазами, словно отдавая дань уважения новой жизни, растущей внутри меня.

Мы оказываемся лицом к лицу, и на краткий миг наши губы встречаются. Затем его губы опускаются к моей шее, скользят по ключицам… Нежное, как дуновение ветерка, в то же время обжигающее прикосновение. Я изнываю от желания.

– Я люблю тебя, Элен, – шепчет он.

– И я тебя.

Мои руки развязывают пояс его халата. Наши тела соприкасаются. Мы растворяемся друг в друге.

Себастьен не просто занимается со мной любовью. Он меня боготворит. Теперь я знаю простую истину: каждая женщина достойна того, чтобы за ней ухаживали, как за Джульеттой, лелеяли, словно королеву, и почитали, как богиню. Судьба распорядилась так, что Себастьен видит во мне всех троих.

Себастьен

Три благословенных месяца мы каждое утро пьем кофе с корнетти в уличных кафе. Днем Элен работает над рукописью, потом мы занимаемся любовью и вместе засыпаем, а по вечерам прогуливаемся под руку по улицам Вероны. Летний зной сменяется тихой осенней свежестью.

Однажды в начале октября, готовя на кухне обед, я вдруг слышу из столовой звон разбитого стакана. Элен вскрикивает. Я роняю деревянную ложку в кастрюлю с томатным соусом и бегу в комнату: прошлые страхи ревут в ушах.

– Что случилось, любимая? С тобой все в порядке?

А она вдруг начинает смеяться и смотрит на кафельный пол. Проследив за ее взглядом, я не вижу ничего особенного, только разбитый стакан и лужицу воды.

– Что смешного? – недоумеваю я.

Элен, все еще смеясь, смотрит мне в глаза.

– Ничего. Это замечательно, прекрасно, невероятно. Себастьен… у меня только что отошли воды.

– Ребенок, – шепчу я, наконец-то сообразив, в чем дело.

Мне тревожно: я ждал этого момента не одно столетие. Губы расплываются в улыбке.

Она улыбается в ответ.

– Да. У нас скоро появится маленький.

Элен

В больнице все говорят по-итальянски, и лирическая музыка этого языка наполняет вечер блаженством. Я чувствую схватки, резкие и настойчивые, и радуюсь им, несмотря на боль, ведь это наша малышка объявляет о своем появлении на свет. Она хочет, чтобы мы стали семьей.

И лишь этот факт занимает мои мысли. Медики проводят необходимые процедуры, а для меня все как в тумане: медсестра вставляет мне в руку капельницу, анестезиолог делает эпидуральную анестезию, другая медсестра проверяет раскрытие шейки матки, подсчитывает время пауз между схватками.

Я начинаю обращать внимание на происходящее, когда в палате появляется доктор – добрая бабушка с волосами, собранными в пучок на затылке. Заметив перекошенное лицо Себастьена, она подходит сначала к нему.

– Все в порядке, папаша, molto buono, очень хорошо, – говорит она, успокаивающе похлопывая его по плечу. – Не волнуйтесь.

– Да, милый. – Я подзываю Себастьена к себе. Его рука дрожит. – Ты скоро станешь папой.

Я вижу, как он напуган: думает, что смерть прячется где-то в темном углу, выжидая удобного момента, чтобы схватить меня. Себастьен опускается на колени рядом с кроватью, закрывает глаза и склоняет голову, словно в молитве.

– Я люблю тебя, – почти неслышно говорит он, а потом повторяет это вновь и вновь, на всех языках, которые мы когда-либо знали.

T’amu.

Ich liebe dich.

Eu te amo.

Jag älskar dig.

Ti amo.

Σε αγαπώ.

我愛你

Je t’aime.

По моей щеке стекает слеза – я оплакиваю все его потери, всех Джульетт, с которыми ему пришлось расстаться, всех его любимых, кого он не мог отпустить.

Я сжимаю руку Себастьена.

– Я пронесла бы любовь к тебе через сотню жизней, через тысячу.

Он подавляет мучительный всхлип.

– Но я пока не ушла, – ласково продолжаю я. – И буду с тобой еще долго. Договорились?

– Да, – шепчет он.

– Да, – повторяю я, как бы скрепляя сделку.

И у меня начинается серия схваток, самых сильных за все время.

Себастьен

Я никогда не надеялся стать отцом, даже не думал, что это возможно. И вот наша маленькая девочка встречает яркий свет больничного зала радостным криком, широко раскинув руки, словно готова обнять всю вселенную, и с первого вздоха смотрит в будущее с оптимизмом. Медсестра уносит ее в другой конец помещения, чтобы вымыть и привести в порядок; я машинально следую за ними. Первый крик моей дочери – тропический шторм, который обволакивает меня теплой волной безусловной любви. Я хочу броситься к ней, прижать к себе, защитить от голода и холода, от чудовищ и проклятий, от боли, страха и вообще всего плохого.

У нее курносый носик, как у Элен, и крошечные розовые губки, а тоненькие волосики цвета ирисок похожи на сахарную вату. У нее по пять пальцев на руках и ногах, идеальный вес и идеальный рост. Она самый красивый ребенок на свете.

Медсестра передает мне мою маленькую девочку, и я прижимаю ее к груди.

– Здравствуй, ягодка моя, – шепчу я.

Малышка протяжно, счастливо агукает и блаженно растворяется в моих объятиях. Наконец она здесь.

– Можно мне тоже на нее посмотреть? – спрашивает Элен задорным, но усталым голосом, и я внезапно понимаю,