Книга Судьба генерала Джона Турчина - Даниил Владимирович Лучанинов

во вражеской траншее, мелькали такие вот красные фески, а нынче — насмешка судьбы — самому выпало ими командовать...

Дико показалось Ивану Васильевичу, когда впервые столкнулся он, записавшись в федеральную армию, с невиданными здешними порядками. Никогда еще не приходилось иметь дело с таким человеческим сырьем, которое ему, опытному командиру, предстояло превратить в настоящих, способных воевать солдат. Шумная, разболтанная орава студентов, землепашцев, клерков, рабочих с фабрик и заводов, приказчиков из магазинов, людей, дробивших камень на дорогах, забойщиков скота с боен не имела ни малейшего представления о дисциплине, о воинском строе, о том, что такое солдатская служба. В строю они курили, жевали табак и по-свойски переговаривались, хлопали командиров по плечу, приказаний не выполняли и огрызались на сделанное замечание, спали на посту. Они сами выбирали и смещали своих командиров.

— Тут нам, ребята, предлагают либо полковника Турчина, либо капитана Гранта, — продолжал разоряться красноречивый солдатик. — Насчет Гранта я ничего не знаю, может быть, он первый сорт командир, я вообще не знаю мистера Гранта. А вот вы, ребята из Девятнадцатого, знаете его? — наклонился он к слушателям, водя по лицам вытаращенными глазами. — Не знаете, бьюсь об заклад, что не знаете.

— Не знаем! — подтвердили в задних рядах.

— То-то и оно, не знаете... Может быть, кто из вас и покупает с зажмуренными глазами кобылу, а я так не привык. Я осмотрю ее со всех сторон. Я и пощупаю, и в зубы загляну, и проведу — не хромает ли...

— Ты полковнику Турчину тоже будешь в зубы заглядывать? — крикнул какой-то зуав, и толпа — го-го-го! — дружно, обрадованно загрохотала.

— Нет, ребята, не буду! — откликнулся оратор, смеясь вместе со всеми. — Заглядывать не буду, а только скажу, что лучшего командира нам не найти. Он и годами подходит, и опытом. Сразу видно, такой командир достаточно пороху на своем веку понюхал и знает, как вести за собой солдат. Какой он стрелок, мы с вами не раз видали на стрельбах. Полковник показывал, как нужно стрелять...

— А как здорово штыком работает! — подсказал чей-то восхищенный голос.

— Вот-вот, и штыком... И простой, душевный парень, о солдате заботится по-настоящему... Поискать такого командира, вот что я вам скажу, ребята!..

С путей доносились низкие, призывные гудки паровозов, шипенье выпускаемого пара, горячий железнодорожный воздух был полон запаха каменноугольного дыма, нагретого железа, пыли.

— А ребята, похоже, вас любят, — одобрительно сказал вполголоса Турчанинову сидевший с ним рядом капитан Грант — невысокий крепыш с короткой жесткой бородой.

Иван Васильевич ответил лишь полусмущенной, но довольной улыбкой. Что ни говори, а приятно чувствовать расположение к себе своих солдат. Расположение искреннее, неподдельное. И ведь за короткий сравнительно срок удалось добиться такого отношения.

Свирепая николаевская двадцатипятилетняя муштра с зуботычинами и палками, к которой привык Турчанинов в России, никак не могла быть применима к буйной вольнице, отданной ему под начало. Впрочем, нужно сказать, и у себя на родине никогда не был Иван Васильевич сторонником такой муштры. Лишь завоевав доверие и уважение американских (столь непохожих на своих русачков!) солдат, можно было думать о подчинении их необходимой для войны дисциплине. Что ж, кажется, на первых порах кое-что в этом отношении сделано...

Маленький зуав закончил речь под шумные, длительные аплодисменты, спрыгнул на землю, и его сменил длинноногий, с угловатыми плечами стрелок, со смятым кепи на затылке. После первых же хриплых, лающих слов, которые принялся он выбрасывать в пространство, стало ясно, что теперь совсем иная пойдет речь.

— ...я вижу, ребята, многие из вас здорово соскучились по хомуту и хлысту! — кричал он, возбужденный, стоя над головами. — Если вы соскучились, так я вас утешу: полковник Турчин даст вам и то, и другое. Выбирайте его! Он наведет у нас в полку такие порядки, что вы проклянете час, когда в вашу башку забрела идиотская мысль записаться в армию!..

Из толпы послышались гневные голоса:

— Заткнись!

— Слышь, слезай!

Однако протестующие возгласы не смутили оратора, и он продолжал натужно выкрикивать в толпу, ударяя по воздуху то одним, то другим кулаком:

— Дисциплина! Что такое дисциплина? Насилие над моей свободной личностью — вот что такое дисциплина. Черт возьми, мы свободные люди! Мы граждане великой демократической республики! Мы пошли воевать по собственному желанию и никому не желаем подчиняться, тем более иностранцам!

— Эй, кто там ближайший? — прозвучал чей-то бас. — Стащите этого ублюдка за штаны!

Буря протеста заглушила дальнейшую речь длинноногого солдата. Со всех сторон неслось:

— Хватит!

— Долой!

— Слезай, пока не стащили!

И солдат, махнувши рукой, — что, дескать, с вами разговаривать! — соскочил на землю и затерялся в толпе слушателей.

Генерал Митчелл поднялся из-за стола, высокий, сухой, вскинул над собой руку; терпеливо выждал, стоя в такой позе, пока утихнет разбушевавшееся собрание и наступит сравнительная тишина, а когда тишина действительно наступила, молвил, покашливая, что, по-видимому, все уже достаточно высказались, пора приступить и к голосованию.

— Итак, ребята, — сказал он, — на пост командира Девятнадцатого иллинойского выдвинуты два кандидата: полковник Джон Бэзил Турчин и капитан Улисс Сидней Грант. Кто за полковника Турчина?

За полковника Турчина оказалось подавляющее большинство, не понадобилось производить подсчет голосов. Глядел Иван Васильевич на множество поднявшихся над толпой рук и чувствовал, как радостно, гордо и благодарно бьется у него сердце.

Потом собравшиеся солдаты увидели новоизбранного командира полка стоящим в дверях вагона во весь невысокий свой рост, плотного, кирпично-загорелого, бородатого, с остриженными под скобку по моде того времени, зачесанными назад густыми волосами, и услышали громкий, взволнованный голос, произносивший слова с чужеземным акцентом. Полковник Турчин благодарил за оказанное ему доверие и высокую честь командовать такими молодцами, как они. Солнце садилось за крыши дальних вагонов, заливало его рыжим, воспаленным светом, ослепляло, он жмурился и едва ли хорошо видел своих слушателей, однако продолжал говорить.

— Но предупреждаю, ребята: я буду добиваться от вас дисциплины, — слышали солдаты твердый голос. — Для того чтобы победить врага, нужно уметь воевать. А это возможно только, когда есть дисциплина. Пусть я буду строг, но я сделаю из вас настоящую воинскую часть. Если каждый солдат постарается по-настоящему, наш полк будет одним