Книга Жил-был раз, жил-был два - Франк Тилье

– Но не это оказалось самым неожиданным. В доме всего один этаж, в нем нет ни подвала, ни чердака. Его площадь по периметру, измеренному снаружи, составляет ровно двести восемь квадратных метров. Попытавшись провести подсчет внутренней площади, с учетом толщины стен и перегородок, мы получили те же двести восемь метров, то есть полное соответствие. Зато здесь, на самом этаже, площадь составляет всего сто восемьдесят девять квадратных метров. Специалисты неоднократно перепроверили все измерения и подсчеты: так или иначе, не хватало девятнадцати квадратных метров.

Белый луч прошел по лицу Поля, высветив черные мешки под глазами.

– И как вы это объясняете?

Не ответив, Траскман-младший предложил следовать за ним. Они углубились в недра странного жилища с покрытыми граффити стенами и запутанными коридорами, ведущими то направо, то налево, то возвращающими обратно… Голос нового владельца перекатывался эхом в этой неразберихе, Поль иногда терял его из вида.

– Отец всегда отличался плодовитостью. До своей смерти он опубликовал шестнадцать романов, бесчисленное количество рассказов, был сценаристом десятков телепроектов. Он никогда столько не писал, как в конце жизни. Книги все более сложные, все более толстые, словно он испытывал потребность работать без остановки. Некоторым писателям такой творческий запой приносил расцвет, другие же, наоборот, погружались в пучину, потому что собственное искусство душило их, становилось наваждением и в конце концов уничтожало. Так и случилось с отцом. Вы знаете, что среди людей искусства уровень самоубийств в три раза выше среднего? Взрыв в разгар полета, падение внутрь. Они пьют, садятся на иглу, разрушают свои семьи, проявляют жестокость и к себе, и к другим. Как и многие, отец сорвался, настолько, что лишил себя жизни. Я не буду вам рассказывать, какие лица были у копов, занимавшихся рутинным расследованием, когда они явились на виллу…

В какой-то момент Жан-Люк, кажется, сам заблудился, развернулся и выбрал другую дорогу. Наконец он остановился перед одной из дверей, распахнул ее, открыв мрачный рисунок: точную копию ксифопага, изображенного в дневнике Жюли.

Он постучал кулаком в два разных участка стены.

– Слышите разницу? – спросил Траскман-сын.

– По звуку пустота, – признал Поль. – Здесь проход.

– Тайный проход. Единственный во всем доме.

Жан-Люк Траскман воткнул указательный палец в левый глаз злобного лица. Раздался легкий щелчок, и перегородка отошла, включив заодно освещение – единственную лампочку. Пространство оказалось очень узким, едва сорок сантиметров в ширину, и стены не были параллельными, они сужались по мере продвижения. Тремя метрами дальше на вбитом в перегородку крючке висел ключ. Траскман вставил его в замочную скважину тяжелой деревянной створки.

Они оказались в единственной комнате в форме буквы «Т», вроде фигуры тетриса, искусно вписанной в общую архитектуру дома. Все перегородки были сверху донизу обтянуты черным пузырчатым звукоизолирующим пенопластом. Настоящее маленькое обиталище в стиле loft cosy[63], разделенное на зоны: пространство спальни, уголок туалетной комнаты и гостиная с креслом, телевизором и неплохой библиотекой. В части, отведенной под кухоньку, пустые корзины, никаких приспособлений для готовки или разогрева, зато имелся отключенный холодильник. Ошеломленный Поль повернулся то в одну сторону, то в другую. Ему необходимо было обо что-то опереться.

– Жюли держали здесь, – выдохнул он.

На столе шахматная доска с фигурами и начатой партией. Жан-Люк Траскман обхватил себя руками – ему тоже внезапно стало холодно.

– Мой архитектор присутствовал, когда мы обнаружили это помещение. С тех пор я ничего не трогал. Холодильник стоял пустым, постель была заправлена. Ни одного постороннего предмета, ни одной царапины на стенах, которые позволили бы предположить, что здесь кого-то удерживали…

Он посмотрел Полю в глаза и выдержал ответный взгляд, демонстрируя полную искренность:

– Это место вполне могло быть совершенно бесполезным бредовым капризом отца, или же он запирался здесь сам. Возможно, он таким образом уединялся, полностью отрезая себя от мира живых. Минотавр в центре своего лабиринта, если вам угодно.

Он указал на шахматную доску:

– И потом, ничто не мешает человеку играть с самим собой. Белые против черных. Добро против зла. Ксифопаг…

С этими словами он опустился в кресло, словно вдруг неимоверно устал, развернул страницы, которые так и не выпустил из рук, и уткнулся в них. Поль не стал нарушать навалившуюся на них тишину и внимательно оглядел помещение. Около пятнадцати квадратных метров, ни окон, ни малейшей возможности убежать. Ни надежды… Он едва осмелился вообразить, чем была жизнь Жюли в этих стенах. Сколько времени Калеб Траскман продержал ее рядом с собой в этом гибельном лабиринте? Была ли она одна или вместе с Матильдой? Увидела ли она еще хоть раз свет дня, почувствовала ли запах моря? И остается изначальный вопрос: где она сейчас?

К счастью, Габриэля здесь не было, иначе он обезумел бы и, не исключено, набросился бы на сына, пытаясь задушить его. Но и сам Поль повернулся к Траскману-сыну с едва сдерживаемой яростью:

– Вы должны были рассказать обо всем полиции. Вы должны были передать им письма с угрозами. Они взяли бы пробы ДНК, результаты анализов заставили бы забить тревогу и позволили бы связать два дела. Вместо этого вы предпочли молчать из страха перед тем, что мы могли бы обнаружить. Хотя, конечно, я понимаю, книги вашего отца по-прежнему продаются, и куда лучше, чем ваши собственные… Вы не любите его, но любите деньги, которые он вам приносит.

Жан-Люк Траскман не сводил глаз с шахматной доски. Словно на автомате сделал ход. И больше не двигался, обхватив голову руками.

– И что теперь будет?

– А теперь мы сделаем то, что должны были сделать с самого начала. Зададим вам все необходимые вопросы и обыщем этот ненормальный дом. Как минимум одну молодую женщину здесь держали в заточении. Где-то здесь она находится и сейчас, пусть даже давно мертвая. И если придется снести до основания эту халупу, чтобы найти ее труп, гарантирую, что мы так и сделаем.

64

Без единой остановки Габриэль мчался, все дальше углубляясь в извивы бельгийского деревенского пейзажа. Немного не доезжая до Монса, в нескольких километрах от границы с Францией он свернул на неосвещенные, теряющиеся в ночи проселочные дороги. Через полчаса после того, как он покинул дом Паскаля Круазиля, пошел дождь. Крупный дождь, капли которого, как гравий, бились о ветровое стекло, заставляя удвоить внимание, несмотря на работающие вовсю дворники. Габриэль доверился указаниям GPS. Нервная усталость грузом давила на плечи, электрическими разрядами простреливая затылок, но внутри его горел огонь. Времени отдохнуть будет полно потом.

Его будоражили открытия последних часов. Он заметил, что чем дальше продвигался в расследовании, тем больше возникало вопросов. Какая связь объединяла Калеба Траскмана и Анри Хмельника? Оба художника отличались особым влечением к патологии. Но о чем именно шла речь? Был ли Круазиль в курсе действительного происхождения полотна, которым владел? Габриэль снова натыкался на стены. И утекшее время играло против него. Это сводило его с ума.