Книга Три последних дня - Анна и Сергей Литвиновы

Почему Таня так прицепилась к розеткам? Мало ли что вступит в голову сильно перенервничавшей женщине! Впрочем, ничего нет проще, чем проверить, права ли мама. Спасибо, что есть хоть какая-то зацепка.

Тропическое солнце ярко освещало комнату. Садовникова-младшая стала вглядываться в пластик. Ничем среди обычных розеток эти не выделялись. Или?..

– Ну-ка, Чарли, посмотри сюда, – предложила Татьяна.

Парень подошел, деловито осмотрел розеточную группу, а потом вдруг – кракк! – и подцепил пластик фомкой. Накладка отлетела, и под ней… Да, под ней обнаружились не провода, не контакты, а металлическая панель стального цвета! И в ней – прорезь для ключа!

– Ай да я! Ай да молодец! – захлопала в ладоши Татьяна.

– Хочешь, чтоб я вскрыл? – деловито спросил Чарли.

– Конечно! Попробуй.

– Это явно сейф. – Чарли обвел рукой его стенки – получился небольшой прямоугольник, примерно тех же размеров, что и сейфовая ячейка в банке. – Могу выпилить его из стены.

– Ты б еще направленный взрыв применил. Нет уж, давай обойдемся без разрушений. Попробуй открыть, а?

И Чарли посерьезнел, стал подбирать отмычки к замку.

Таня, чтоб не стоять у него над душой, отошла к окну. Стояла и смотрела в окно: яркие краски тропического полудня. Никаких пастельных тонов, как в России. Если цвет синий, он ярко-синий (это – небо). А море – ярко-бирюзовое. И солнце шпарит, желтое-желтое. И блистает белый-белый песок.

Интересно, когда бы Татьяне надоела эта картина? И захотелось бы в Москву – к смазанным, дымчатым, серым краскам? Пока не хочется. Так, может, не захочется никогда?

– Оп! – вдруг радостно выкрикнул Чарли.

Садовникова быстро обернулась. Растаман распахнул дверцу сейфа. Не успела Таня помешать ему – залез внутрь рукой и вытащил туго свернутый в трубку холст. Да не один! Когда он стал находку разворачивать, обнаружилось, что в сейфе лежали закатанные друг в друга целых три холста.

Чарли развернул самый первый. Небольшой, но очень знакомый. Нежные краски, великолепной красоты лицо, синеватая дымка. Очень похоже на Ренуара. Неужели это и впрямь Ренуар? Самый дорогой художник за всю историю живописи?

А парень, не давая опомниться, разложил по полу холст номер два. И уж на что Татьяна далека от искусства – определила совсем иную творческую манеру и уверенную кисть другого, но тоже знаменитого мастера. Девушка, окно, музыкальные инструменты… Нечто похожее младшая Садовникова видела в Дрезденской галерее. Неужели Вермеер?

А вот и третий холст. Тоже небольшой. Морской пейзаж. Буря. Накрененный, почти тонущий плот. На нем фигуры в старинных одеяниях. Таня, конечно, совсем не специалист в живописи, но нарисованное очень похоже на творческую манеру Рембрандта. Она картины голландца в Эрмитаже рассматривала. В Питере неплохая коллекция.

Да может ли такое быть? Чтобы девушке из России и разгильдяю с Антигуа вдруг невзначай дались в руки такие шедевры?!

И, не веря своим глазам (и другим органам чувств), Татьяна скомандовала:

– Разложи их.

Растаман послушно расстелил по полу первый холст.

Таня своим мобильником сфотографировала его. Потом крупным планом сняла подпись художника.

Затем то же они проделали со второй картиной: общий план, потом крупно – подпись.

После – с третьей.

А потом Садовникова отослала все шесть картинок, как ММS-сообщения, своей вечной палочке-выручалочке – отчиму. Она ни секунды не сомневалась: Валера дознается, что это за холсты. Подлинники или нет? И как они здесь оказались?

– Все собираем и уматываем, да побыстрее, – скомандовала девушка.

И вот что интересно: Чарли послушался. Свернул в трубочку холсты – какое варварство все-таки по отношению к великой живописи, подумала Таня. Конечно, если картины и впрямь те самые, гениальные: Ренуар, Вермеер, Рембрандт. Они ведь и яркого света боятся, не говоря уж о грубых перемещениях в руках случайных людей!..

Чарли покорно протянул Садовниковой холсты. Он как-то сдулся в последние минуты. То ли кончилось действие наркотика, то ли произвело на него впечатление прикосновение (в буквальном смысле) к великой живописи.

Тане вдруг показалось, что следует немедленно уносить ноги. Непонятно почему, однако поступила она, как подсказывала ей интуиция: припустилась бежать вниз по лестнице. Чарли со своими инструментами еле поспевал за ней.

Они выскочили во двор тем же путем, что и пришли, – через заднее крыльцо. Выбежали и остановились как вкопанные. Потому что перед ними стоял мрачный Майк с пистолетом в вытянутой руке.

– Стоим, не шевелимся, – велел бандит. – Кладем сверток с картинами на землю, – он обращался персонально к Татьяне и внушительно повел оружием, словно прочертил в воздухе, что той следует делать.

Она послушно положила рулон на землю.

– Вот и умничка, – сказал Майк. – А теперь – быстро в дом! – скомандовал он. – Оба!

Татьяна сделала один шаг назад, затем другой и третий. Никакие шедевры не стоят человеческой жизни – особенно если эта жизнь твоя.

И вдруг прогремел выстрел. А потом сухо щелкнул еще один.

Не раздумывая, Татьяна бросилась на землю, на плиточную отмостку особняка. Она не видела, что натворили те два выстрела. Однако чувствовала: ничего хорошего от них ждать не приходится. И в панике закрывала голову руками, ожидая еще одного, третьего выстрела – для нее.

Но он, слава богу, не прозвучал, и тогда она подняла голову и увидела на земле распростертое тело Майка, и на месте его лица вспухает багровая каша. А совсем рядом с ней лежит недвижимым ее партнер – растаман.

Тогда она перевела взгляд: на расстоянии шагов двадцати от нее стоял Трэвис. В опущенной руке у него был пистолет, лицо озарено кривой усмешкой. И он неторопливо двинулся по направлению к ней.

Таня своей обострившейся в минуты опасности интуицией поняла, как он оказался здесь. Значит, Майк и впрямь нацепил на нее «маячок». Ну, а Трэвис, усомнившийся в преданности своего подручного, в свою очередь наблюдал за Майком. И это стоило жизни – и Майку, и Чарли.

Торжествующий Трэвис сделал несколько шагов по направлению к Тане – а точнее, к лежавшим на земле свернутым картинам. Ни Майк, ни бедный Чарли, лежавшие на земле, не шевелились.

Смертная тоска овладела Татьяной. Он не стреляет только потому, что моя кровь может забрызгать полотна, подумала она. Проклятые картины! Сейчас Трэвис наклонится, поднимет их, отойдет назад на несколько шагов и тогда уж точно выстрелит. В меня.

И все происходило именно так, как она предполагала. Убийца подошел, взял холсты, а потом, держа их в левой руке, сделал четыре – нет, пять шагов назад. И стал поднимать оружие, целясь Тане прямо в голову.

И вдруг декорации снова переменились! Раздался громкий выкрик: «Всем бросить оружие! Руки вверх! Встать на колени!!!» – а затем небольшой пятачок у заднего крыльца особняка стал заполняться мужчинами, бывшими, несмотря на жару, в касках, в защитного цвета майках и бронежилетах, с короткими автоматами в руках.