Книга Волшебный дом - Джеймс Герберт

У меня начало иссякать терпение.

— Не понимаю, какое это имеет отношение к так называемому Волшебству.

— Несомненно, вы понимаете, к чему я веду. Эти силы, неизбежно признаваемые наиболее прагматичными частями нашего общества, некогда считались Волшебством или чем-то сверхъестественным. Принято считать, что они остаются в стороне от естественного природного порядка, но это огромное заблуждение: волшебники просто стараются выявить эти скрытые силы и работать с ними и посредством их, являются ли они частью нас или частью целого.

Как я ни старался сохранять отчужденность, должен признать, что Майкрофт начал пробивать во мне брешь. Нет, не скажу, что следил за ходом его рассуждений, но его голос стал убаюкивающе убедительным, почти гипнотическим (вы когда-нибудь подвергались гипнозу? Ощущение таково: вы воспринимаете окружающее, но не понимаете, что происходит), а странность комнаты с этим запахом ладана и мягким падающим сверху светом способствовала соответствующему эффекту. Всему этому следовало сознательно сопротивляться.

Я притворно зевнул.

Он притворно не заметил.

— Мы должны постепенно учиться. Сначала отбросить все ограничения, наложенные на нас с рождения, обновиться. Условности, рационализм, материализм, наши убеждения и этические принципы — все это не более чем психологические экраны. Нужно снова стать детьми, не испорченными этими влияниями. Юные верят в Волшебство, пока их не разубеждают в этом. Верования непросвещенной зрелости нужно отвергнуть, а сковывающие религиозные доктрины пресечь, поскольку религия приписывает божественную силу одному Богу, тогда как Волшебство предлагает божественную силу всем.

Я внутренне сжался, ожидая удара грома. Но, как ни странно, не дождался.

— Каждый предпринимаемый посвященным шаг должен быть испытан и должен предприниматься под чутким руководством, каждая новая открытая тайна должна быть осмыслена, каждая фаза развития подвержена размышлению. И возможно, первый и самый главный секрет — тот, что кроется в нас самих.

Майкрофт наклонился вперед, так что чуть ли не коснулся подбородком сжатых на трости рук, и понизил голос.

— И это, — проговорил он торжественно и доверительно, — тайна нашей собственной энергии, наших собственных астральных сил на земле, а также безграничных сил Вселенной. Волшебник, друг мой, всегда в поиске этих скрытых звеньев.

Майкрофт снова выпрямился, его лицо окаменело. У меня пересохло в горле.

— И когда эти звенья будут открыты, — добавил он так же тихо, — Волшебник может использовать их в своих целях.

Он дал мне время осознать все сказанное.

— И все это — чтобы вытащить из шляпы кролика? — спросил я.

Он позволил себе холодную улыбку.

— Все это для того, чтобы открыть наше истинное естество и скрытую мощь, которой мы обладаем. Нет ничего более фундаментального, ничего более совершенного. С этим знанием человек имеет доступ к безграничным силам собственной воли. Он способен вызывать столь живые и концентрированные образы, что может создавать в астральном свете новую реальность.

Майкрофт указал тростью на пол рядом с моей ногой.

— Эта реальность может отражаться и в физическом мире, если мы так захотим.

В той точке, куда он указал, возник кролик.

Я подскочил, а Мидж вскрикнула.

Кролик дергал носом.

Я для пробы протянул к белому пушистому комочку руку, не веря в его реальность.

И отдернул руку, когда он превратился в черную зубастую крысу. Терпеть не могу крыс.

Потом она исчезла, а Майкрофт натянул улыбку, означавшую: «Что вы думаете об этом, мистер Всезнайка?».

Я захлопал глазами от этой поблекшей иллюзии, но воздержался от вопроса, как ему удался этот фокус. Никто не любит хвастунов. Кроме того, хотелось унять стук зубов.

— В некотором роде Волшебство, — уничижительно нараспев проговорил Майкрофт, — простейший пример могущества воли.

Он указал своей палочкой в промежуток между двумя лучами слева от меня, и там появился узенький столик, а на нем бутылка вина и пустой стакан. У нас на глазах бутылка поднялась, наклонилась, и в стакан полилась красная жидкость.

Я в удивлении перевел взгляд на Мидж; ее лицо было исполнено благоговейного восторга, как у ребенка в передаче «Удивительное рядом». От этой наивной доверчивости на ее лице мне захотелось схватить ее и скорее убежать из этой темной заостренной комнаты, где запах ладана теперь отдавал тленом. Мой ум сосредоточился на побеге, и, когда я снова взглянул на стол и вино, их образ заколебался, линии потеряли четкость. Но тут же предметы вновь обрели реальность.

— Можете выпить, — небрежным тоном предложил Майкрофт. — Ручаюсь, вам понравится.

— Спасибо, нет, — сказал я.

Майкрофт опустил трость, и образ тут же растворился в воздухе.

Я понимал, что он делает, но не понимал как: я всегда полагал, что гипнотизер должен словами внушить испытуемым, что они хотят увидеть или сделать, или как реагировать. Тем не менее я не сомневался, что все увиденное существует лишь у нас в воображении.

Я придумывал новую колкость, когда Майкрофт вдруг заставил луч света изогнуться.

Пятна света на полу начали очень медленно передвигаться внутрь, два передних коснулись ног синерджиста, а два задних забрались на ножки стула. Майкрофт перевернул трость, так что ее конец указывал ему на лицо, и туда же стали загибаться пыльные лучи света, они изогнулись, как коленчатые дренажные трубы, примерно в четырех футах от пола, их изгиб становился все круче, пока угол не стал прямым. Голова Майкрофта освещалась со лба и сзади, и его кожа сияла, привлекая внимание.

В этот момент я как никогда отдавал себе отчет, кто такой Майкрофт.

Энергия, флюиды — как ни назови эту невидимую силу — словно играли на его щеках, как электрические искорки, а его устремленные на меня глаза были кристально прозрачными и ослепляли, зрачки искрились внутренним светом. Глубокие морщины на его лице, что я видел за пределами этой комнаты, исчезли — их смыло солнечное сияние, — а каждая грань черепа отражала разные оттенки света — ослепительно сверкающие или более мягкие, но ни в коем случае не тусклые. На лице Майкрофта не было теней, и черты исчезли, ничто не выдавалось наружу, нос слился с губами, лоб — с глазницами, и все превратилось в простую маску, форма которой зависела от степени освещенности. Даже его волосы сверкали серебром.

От такого зрелища разинешь рот.

На кратчайшее мгновение вся его голова вспыхнула — или так показалось — и во все стороны распространилась сияющая аура, заполнив почти всю пирамидальную комнату своим многоцветием, уничтожив все черное и заставив меня и Мидж прикрыть глаза рукой.

Но до того мы оба успели разглядеть в этих тонких, радостных, радужных красках иные миры — парящие планеты, напоминавшие клетки тела, звезды и солнца, сверкающие зеленым, голубым и глубочайшим фиолетовым светом, иногда человеческие фигуры, а иногда обширные пространства протоплазмы, сгустки жизненных сил. Мы испытали одинокую темноту бесконечного пространства, которое было постоянным спутником самого времени, две стороны одной и той же не-сущности; мы ощутили огромный прилив перемежающихся эмоций, проносящихся через кисейные галактики, формирующих судьбы и создающих силы, которые становились грубыми и зримыми, и еще эмоции, представляющие собой творческую энергию, которая порождает сама себя, является источником всего, прародителем всего, что мы знаем и чего не знаем.