Книга Асфальт и тени - Валерий Казаков

* * *

Послушайте ветер, как по-разному он ведет свои монологи, сколько в них звуков, музыки, звериного рыка, птичьего свиста, сколько силы, боли, радости и леденящего кровь страха.

Послушайте ветер, он многое расскажет о вас.

* * *

Самым кровавым словом, произнесенным человечеством перед лицом Бога, без сомнения является слово «свобода». Ради нее над миром пронеслись все войны и революции. Всегда и везде свобода выступала оправданием всех наших бед. Так было в древние времена, так и нынче. Войны и беды еще не окончены, ибо рамки свободы безграничны, как безбрежно море самообмана и наших иллюзий.

* * *

Как часто люди живут в придуманном мире! Стоит фантазиям или заблуждениям одного совпасть с настроением окружающих, как они заражаются ими и по прошествии определенного времени начинают считать их собственным достижением. Так из ошибок и заблуждений одних вырастают убеждения и вера других. Заблуждение идет на смену заблуждению, истина остается невостребованной, ее никто и не ищет. Искать труднее, чем заблуждаться. Возможно, только в последние мгновения жизни мы прозреваем, и нам дается право увидеть истину, но сказать об этом миру мы уже не успеем.

* * *

Дважды в течение одного века у России были разрушены главные скрепы государственности и морали — сословия. Они складывались десятилетиями и веками, цементировались жесткой конкуренцией и кровью. Сословное деление в различных формах сохранил, кроме нас, весь мир. Сословность, как условно-практическое деление общества, — одно из величайших достижений нашей цивилизации.

Сегодня в муках рождаются новые сословия, и не дай нам Боже вновь увлечься одним из самых красивых проявлений лжи — равенством. Россия этого больше не выдержит.

* * *

Вы пробовали долго смотреть в глаза хищной птицы? Пустой, холодный, гипнотизирующий, малоподвижный взгляд, лишенный мысли и эмоций. Глаз мгновенно реагирует на любое движение и тень, команда передается в непропорционально маленький мозг только на те раздражители, которые можно съесть, другие отсеиваются.

В последнее время среди нас все больше и больше людей с птичьими глазами.

* * *

«Высокообаятельный человек с природно-ласковым лицом и голосом», как он сам себя часто рекомендовал. Мы — дети любви, независимо от пола и возраста, мы постоянно во что-то или в кого-то влюбляемся. Без любви жить неинтересно, поэтому мы переносим свои чувства на самые, казалось бы, неподходящие предметы и явления. К примеру, на политических лидеров. Их рейтинг — это коэффициент наших к ним симпатий. Выборы — банальный акт признания во влюбленности. По той же вечной схеме происходит и охлаждение к предмету наших чувств. После разочарования остается противный привкус напрасной траты надежд и эмоций. Каждый все это испытал на себе.

* * *

Одного человека обмануть очень сложно, но почему же с такой легкостью обманываются целые народы? Ответ, на мой взгляд, до примитива прост — из-за лени.

Человек идентифицирует себя с народом и с поразительной быстротой перекладывает на него ответственность за себя и свою семью, растворяется в нем. Народ же не отождествляет себя с конкретным человеком и не несет перед ним никакой ответственности.

* * *

Люди, как правило, знают, что их обманывают, но с поразительной поспешностью смиряются с этим, опасаясь, как бы у них не отняли что-нибудь более существенное.

* * *

Налоги и подати, как известно, — форма наших взаимоотношений с государством, но без личного гражданского служения они превращаются в процесс купли-продажи.

На нынешнем рынке хорошее государство стоит очень дорого, поэтому у нас по Сеньке и шапка.

* * *

Туман стоял над белесой от росы травой, как пар над выпущенными из живота кишками. Где-то вдалеке, на болоте, надсадно стонала выпь. Не знаю, что искал я в этом тумане, но всякий раз, еще с детства, меня тянуло сюда, в эту излучину почти заросшей лесной речушки. Порой в белесом призрачном мареве мне виделись какие-то фигуры, чудились тихие голоса. Я протягивал руку, и она уходила по самое плечо в млечную субстанцию, исчезая из поля зрения. Однажды я вдруг явственно ощутил прикосновение влажных, прохладных губ. Это было так неожиданно, что я вздрогнул и резко отшатнулся. Туман висел в полуметре над землей. Я видел едва мерцающий светлячок костра на другом берегу поймы, вокруг не было ни души. Я сидел на корточках у самого края топи, еще шаг — и все. В прошлом году здесь всего за семь минут утонула амхиницкая корова. Даже за веревкой не успели сбегать.

Трясина утробно урчала, с жадностью чмокая своим невидимым ртом. С силой выдернув начавшие проваливаться в холодную жижу ноги, я пустился прочь.

Меня тянет в туман. Я до сих пор надеюсь встретить там обладательницу прохладных и нежных губ.

* * *

Рассуждая о сущности чиновника, его предназначении, силе и слабости, а главное, все глубже постигая древнейшую из наук — бумаговождение, я пытался подобрать подходящий образ для емкого определения своего внутреннего мира и в конце концов пришел к выводу, что чиновники — всего лишь пыль на сапогах власти, но, чтобы ее смахнуть, власти неизбежно придется нагнуться.

* * *

Большая хищная птица все кружит и кружит в обезумевшей от бездонности небесной сфере. Она то взмывает вверх и обращается в маленькую пульсирующую точку, то широкими кругами стремительно приближается к земле и кажется почти металлической, отражая солнечные лучи. Что она хочет сказать мне? О чем напомнить? Куда она меня зовет? Тысячи ассоциаций и образов рождается в моей голове от ее головокружительного танца.

Лежу молча, укрывшись теплой камуфляжной курткой. Главное не шевелиться. Хотя это глупо, и я точно знаю, что она давно меня увидела, и все эти небесные выкрутасы вытворяет специально для меня. И все же, что она мне хочет сказать?

* * *

Чем больше у тебя мобильных телефонов, тем страшнее они молчат.

* * *

Чтобы не попасть в оппозицию, не надо вставать в позицию.

* * *

Как умирает любовь? Сразу, вдруг, как когда-то родилась, или медленно, едва заметно, как осенняя полевая трава? Каждый из нас, опираясь на свой опыт или неопытность, может ответить на этот вопрос по-своему. Сколько людей — столько и ответов. Возможно, каждый и будет прав, не знаю. Только мне думается, что любовь не умирает, она, скорее, подыхает, забытая, голодная, затоптанная эгоизмом и все еще на что-то надеющаяся. Оставив эту, еще дышащую и некогда такую родную, мы устремляемся на поиски новой любви, самой-самой.

Но и эта, новая, если, конечно, вам не тринадцать, окажется еле живым полутрупом чьих-то чувств, вздохов, страсти и сладостных слез. Умучив свою любовь, мы бросаемся, по обоюдной несговоренности, реанимировать чужую, которая со временем начинает казаться нашей кровной. Год за годом проходит жизнь. Одни становятся профессиональными реаниматорами любви и в конце концов околевают в лютом одиночестве. Другие, и таких, слава Богу, больше, как умеют, берегут то, что отпущено судьбой, растят детей, ждут внуков и длятся в веках.