Книга Гимн Лейбовицу - Уолтер Миллер-младший

– Работа, которой вы хотите здесь заниматься… она потребует много времени?

Доктор покачал головой:

– Думаю, два дня, не больше. У нас две мобильных лаборатории. Мы можем загнать их в ваш двор, подцепить трейлеры друг к другу и сразу приступить к работе. Сначала займемся наиболее очевидными случаями лучевой болезни и ранеными. Наша задача – провести клиническое исследование; лечить мы будем только в самых неотложных случаях. Больные получат медицинскую помощь в лагере для беженцев.

– А самые больные получат что-то другое в лагере милосердия?

Гость нахмурился:

– Если захотят. Никто не заставляет их туда идти.

– Но вы выписываете разрешения, которые дают на это право.

– Да, я выдал несколько красных билетов. Вот… – Доктор порылся в кармане куртки и вытащил красную картонку, похожую на транспортную этикетку – с кольцом из проволоки для того, чтобы повесить в петлицу или на ремень. Он бросил картонку на стол. – Чистый бланк критической дозы. Вот, читайте. Здесь написано, что человек болен, очень болен. А вот зеленый билет. Он говорит человеку, что тот здоров, беспокоиться не о чем. Внимательно посмотрите на красный! Предполагаемая доза в единицах радиации. Анализ крови. Анализ мочи. Одна сторона у билета такая же, как и у зеленого. Другая сторона у зеленого билета пустая, но посмотрите на оборотную сторону красного. Мелким шрифтом – прямая цитата из закона 10-WR-3E. Человек должен ознакомиться с текстом, узнать свои права. То, как он поступит, – его личное дело. Если вы предпочитаете, чтобы мы припарковали мобильные лаборатории на шоссе, то мы можем…

– Вы просто зачитываете этот текст человеку, и все?

Доктор помолчал.

– Если он не понимает, что там написано, мы должны ему объяснить. – Он снова сделал паузу, копя в себе злость. – Боже мой! Святой отец, если больной безнадежен, что вы ему скажете? Прочитаете пару абзацев из закона, укажете на дверь и скажете: «Следующий»? Конечно, вы скажете что-то еще – если в вас вообще остались человеческие чувства!

– Это понятно, но я хочу узнать кое-что другое. Советуете ли вы, как врач, безнадежным больным идти в лагерь милосердия?

– Я… – Врач умолк и закрыл глаза. – Да, конечно, – сказал он наконец. – Если бы вы видели то же, что и я, вы бы тоже так поступили. Конечно, советую.

– Здесь вы этого делать не будете.

– Тогда мы… – Врач с видимым усилием подавил гнев, встал, начал было надевать кепку, затем швырнул ее на кресло и подошел к окну. Он мрачно выглянул во двор, посмотрел на шоссе. – Вон там, у дороги, парк. Можем расположиться там. Но до него две мили. Большинству придется идти пешком. – Он бросил взгляд на аббата Зерки, а затем снова на двор. – Посмотрите на них. Больные, раненые, сломленные, напуганные. Дети. Усталые, хромые, несчастные. Вы хотите, чтобы их, словно стадо, повели по шоссе, под солнцем…

– Нет, такого я не хочу, – ответил аббат. – Послушайте, вы только что сказали, что некий написанный человеком закон заставляет вас зачитывать и объяснять такое смертельно облученному. По сути, я не возражал; раз закон требует, отдайте кесарю кесарево. Но неужели вы не понимаете, что я подчиняюсь другому закону? Что он запрещает мне позволять вам и всем остальным, находящимся на земле аббатства, толкать людей на то, что церковь считает злом?

– О, прекрасно понимаю.

– Хорошо. Дайте мне всего одно обещание, и можете располагаться во дворе.

– Какое обещание?

– Что вы никому не будете советовать идти в «лагерь милосердия». Ограничьтесь диагнозом. Скажите смертельно больным то, что от вас требует закон, утешайте их, как хотите, но не говорите им, чтобы они покончили с собой.

Врач помедлил.

– Полагаю, будет правильно обещать это в отношении пациентов, которые принадлежат к вашей вере.

Аббат опустил взгляд.

– Извините, этого недостаточно, – произнес он наконец.

– Почему? Другие не связаны вашими принципами. Если человек не принадлежит к вашей религии, то почему вы отказываетесь разрешить… – Он сердито умолк на полуслове.

– Вы хотите, чтобы я объяснил?

– Да.

– Потому что если человек не знает о том, что что-то плохо, и действует по неведению, на нем нет вины – в том случае, если обычная логика не доказывает ему то, что он поступает неправильно. Однако хотя неведение может извинить человека, оно не извиняет поступок, дурной сам по себе. И если я допущу, чтобы человек сотворил зло по неведению, то вина падет на меня. На самом деле все просто – до боли просто.

– Представьте, святой отец, они сидят напротив вас и смотрят вам в глаза. Кто-то кричит, кто-то плачет. И все спрашивают: «Доктор, что делать?» Что мне им ответить? Ничего? Сказать: «Умирайте»?.. А что бы ответили вы?

– «Молитесь».

– Ну да, конечно. Слушайте, я знаю только одно зло – боль. И только с ним я могу сражаться.

– Да поможет вам Бог.

– Антибиотики помогают больше.

Аббат Зерки придумал резкий ответ, но промолчал и толкнул по столу лист бумаги и ручку:

– Пишите: «Пребывая в стенах аббатства, обязуюсь не рекомендовать пациентам эвтаназию». Поставьте подпись. И можете работать во дворе.

– А если я откажусь?

– Тогда, наверное, больным придется плестись две мили по дороге.

– Из всех безжалостных…

– Напротив. Я предложил вам возможность работать так, как от вас требует закон, которому вы подчиняетесь, при этом не нарушая закон, который признаю я. Пойдут они по дороге или нет – решать вам.

Врач уставился на чистый лист бумаги:

– Что вам это?

– Просто мне так больше нравится.

Врач молча склонился над столом и принялся писать. Взглянул на то, что написал, резко поставил подпись и выпрямился.

– Ладно, вот вам обещание. Думаете, оно стоит больше, чем мое слово?

– Нет. Конечно, нет. – Аббат сложил бумагу и положил в карман пиджака. – Но теперь оно здесь, в моем кармане, и вы знаете, что оно в моем кармане, и я могу иногда на него поглядывать. Кстати, вы всегда держите слово, доктор Корс?

Врач уставился на него.

– Я сдержу слово, – буркнул он и вышел.

– Брат Пэт! – слабым голосом позвал аббат Зерки. – Брат Пэт, ты здесь?

На пороге возник секретарь:

– Да, преподобный отец.

– Ты слышал?

– Частично. Дверь была приоткрыта, а вы не включили глушитель…

– Ты слышал его слова? «Я знаю только одно зло – боль»?

Монах кивнул.

– И что только общество решает, является ли деяние преступным или нет?