Книга Тайные общества русских революционеров - Рудольф Баландин

С любым из европейцев – человек…

Размахом мысли, дерзостью ума,

Паденьями и взлетами – Бакунин

Наш истый лик изобразил вполне.

В анархии – все творчество России…

Максимилиан Волошин, 1924

Бытие определяется сознанием

Такой принцип вольно или невольно исповедуют те, кто стремится активно воздействовать на существующую реальность, строит свою жизнь в соответствии со своими идеалами, таким же образом стремясь перестроить общество. В этом отношении революционеров следует считать идеалистами.

Но это относится только к сознательным деятелям, принявшим и воплощавшим в жизнь революционную идеологию. Чтобы так произошло, требуется иметь ее в более или менее разработанном виде. А до этого, как мы уже говорили в первой главе, происходят практически во всех странах восстания рабов, бунты крестьян, мятежи военных, дворцовые перевороты. Если когда-либо и существовало общество без подобных внутренних конфликтов, то это было, пожалуй, только в архаичный период первобытного анархо-коммунизма, до появления государства.

Мечтатели, утописты предполагали возможность установить нечто подобное в будущем, а потому считали государство злом, хотя и неизбежным. Ну а если оставаться реалистом, то следует отказаться от субъективных оценок типа «хорошо – плохо». Надо признать государственную систему естественной, а значит, единственно возможной формой организации общества, устремившегося по тому пути развития цивилизации, на который оно встало в позднем каменном веке. В Библии это – путь Каина. Вопрос лишь в том: можно ли изменить направление стихийного развития технической цивилизации социальной революцией?

(В России после двух революций 1917 года было немало энтузиастов, решивших, что произошло коренное преобразование духовного мира, свершилась, как тогда говорили, «революция духа», освобождение личности от низких материальных ценностей и пошлых устремлений; увы, такая мечта не может реализоваться за считаные месяцы или годы.)

Выходит, острые социальные конфликты возникают и стихийно (когда сознание определяется бытием) и организованно, когда формируются революционеры, у которых бытие определяется сознанием. Для успешного революционного переворота требуется, чтобы произошло и то, и другое. Массовые выступления идейные борцы должны направить в определенное русло. Как писал Фридрих Шиллер:

Разбить лишь мастер может форму Рукою мудрой в должный срок… Но – горе, если сам из горну Прорвется пламенный поток!

Так возникает проблема осуществления революционных теорий на практике. Кто тот мастер, который поймет, почувствует, что настало время поднимать народные массы (точнее, наиболее агрессивную их часть) на восстание?

Наиболее благоприятная ситуация для этого складывается в результате каких-либо потрясений, которое испытывает общество: стихийных бедствий, кровопролитных войн, эпидемий, неразумных действий правительства. Когда таким образом расшатываются общественные устои, то есть возможность сознательно усилить этот процесс и произвести революционный переворот.

Однако свергнуть существующую власть – лишь полдела. Не менее, если не более трудно провести последующие преобразования. Каким образом это сделать? По этому вопросу революционеры делились (в сущности, делятся до сих пор) на три основных лагеря.

Одни уверены: требуется избавиться от сильного тоталитарного государства и установить либеральную буржуазную демократию, основанную на парламентаризме, всеобщих выборах, свободе слова и дискуссий, правах личности, а точнее сказать, на индивидуализме. (Такие принципы лежали в основе буржуазных революций в России: первой – в феврале 1917 года и второй – в 1985–1991 годах.)

Другие полагают, что если удалось взять власть в свои руки, то надо удерживать ее, если потребуется, силой, подавляя противников, ибо в противном случае победит контрреволюция. То есть, сломав прежний государственный аппарат, незамедлительно создавать новый, желательно более прочный, чем предыдущий. И уже значительно позже можно и должно ослаблять его давление на общество. (Этот путь проторили в России большевики.)

Третьи утверждают: народу необходима свобода от любой власти, которая развращает правителей и унижает подчиненных. Поэтому государство подлежит уничтожению. Должна восторжествовать анархия, означающая свободу, справедливость и братское единение трудящихся. (Как показал опыт всех революций, анархия не может реализоваться стихийно в результате крушения государственной власти; она устанавливается на некоторое время, но уже вскоре приводит к беспорядкам, междоусобицам.)

В середине ХIХ века в России три упомянутых направления еще не определились. Но мысли о них, что называется, витали в воздухе. Первое направление совпадало с чаяниями тех, кто не желал революции, надеясь на преобразование общества постепенное, путем царских реформ. Их позицию подкрепила отмена крепостного права. Но так как не произошло коренных изменений к лучшему, а результаты реформы оказались противоречивыми, то это укрепило позиции революционеров.

Надо еще раз подчеркнуть: идеи преобразования русского общества вовсе не были какими-то западными пришельцами на отечественной почве. Конечно, в какой-то мере сказывалось влияние буржуазных революций, утопических теорий социалистов и коммунистов, что совершенно естественно. Россия не находилась в культурной изоляции от Западной Европы по меньшей мере со времен Петра Великого. Не случайно же Михаил Ломоносов явился крупнейшим естествоиспытателем ХVIII века и прекрасно знал несколько языков.

К сожалению, за последние два десятилетия в нашей стране возобладало мнение о революционерах как людях, едва ли не чуждых России, национальному русскому характеру. Будто у нас всегда была в Отечестве «тишь, гладь да Божья благодать», и только бесстыжие глупцы, атеисты, вольнодумцы, начитавшись западных утопистов и Карла Маркса, задумали свергнуть батюшку-царя и порушить триединство: самодержавие – православие – народность. От того и все наши беды.

Мне приходилось встречаться с подобными, как они полагают, «почвенниками». Или такой пример. В интересном и полезном двухтомнике художника и философа Ю. Селиверстова «…Из русской думы» (М., 1995) не нашлось места Герцену, Лаврову, Бакунину, не говоря уже о Чернышевском или Плеханове. А философ заурядный, примечательный злобным антисоветизмом И.А. Ильин упомянут. Не понятно, почему более достойные героические личности, например, выдающийся мыслитель и ученый П.А. Кропоткин, который прославил Россию, остался вне «русской думы». Уж что-что, а идея вольности, анархии – подлинно русская. Не был наш народ покорным и терпеливым рабом, восставал (прежде) против унижения собственного достоинства.

Революционеры-народники были близки именно к русской действительности, а не к западникам, ориентированным на буржуазную демократию. Как справедливо писал В.В. Кожинов, приводя высказывания славянофилов А.С. Хомякова и Ю.Ф. Самарина: «Итак, в основе социализма и коммунизма – „мысль прекрасная и плодотворная”, „вывод из общего воспитания человеческого духа”, но искаженная западными толкователями так же, как тиран искажает суть монархии…