Книга Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А на какой же службе я состою? – подумал вдруг я. – И вовсе – состою ли на службе? Я не член академии, но занимаюсь академическими изысканиями, я не дипломат МИДа, но исполняю доверительные миссии к монархам, я не числюсь в военном ведомстве, но обещал Орлову разведать кое-какие связи…»
– Простите, – недоуменный голос Серапиона вернул меня из мира размышлений.
– Впрочем, неважно. Давайте же скорее сюда, пока вы не передумали.
Мы отправились к нему в келью. Пока он перекладывал вещи в сундуке, добираясь до ценных раритетов, я прочёл на стене греческое слово «скиндапс» и спросил, он ли начертал его.
– Я. Знаете, что оно означает? – глухо раздалось из деревянного ящика.
– Нет. И желал спросить о том, – невольно почти крикнул я.
– Ничего. То есть буквально. Знаете, сам Иоанн Дамаскин, философ и писатель, равных которому найдётся немного, некогда принял здесь постриг. Так он в своём сочинённом тут труде «Диалектика» выдумал это слово, как пример ничего не обозначающего. Я обнаружил начертание в его келье, что сохранилась и поныне.
– Но вы, конечно, наполнили его каким-то смыслом?
Он медленно и протяжно вздохнул.
– Он размышляет о звуках членораздельных и нет, о звуках значащих и незначащих, приводя это слово как пример последнего, до которого философии нет дела, ибо та рассуждает лишь о смыслах. Но что философу с греческим ухом незначащее, то его латинскому собрату по гильдии усладит разум. Существуют законы природы, которые действуют прямо, и действия, производимые при посредстве разума. Всё, что мы не можем распознать как разумное, мы приписываем природному. А то, что измыслил разум, словно бы выпадает из природного обращения.
– Некоторые и самому разуму приписывают природную основу, связывая таким способом их в единое целое при самом общем рассмотрении.
– И я сторонник единства сущностей, но от обратного: полагая логос и в самом языке природы. Для философа «скиндапс» ничего не значит, ибо в нём не заложено разумного смысла, но разве не может существовать механизма более высокого порядка, который именуем мы законом природы, где слово действует без преломления разума? Помните, мы говорили о пустоте? Пустоте в трёх измерениях пространства. Мы в состоянии их пощупать нашим разумом. Но представьте себе, Алексей, что мы лишены некоей иной меры, кою нельзя исчислить аршинами или четвериками – другого первопричинного свойства большого мира, который объёмнее нашего. В материальности его нет, но это не значит, что его нет совсем. Труднее всего узреть пустоту, труднее всего осознать её существование, не видя контура сосуда, окружающего её. Но пустота для нас – это жизненный эфир для других. Воздух для рыбы – смертельная пустота, а для нас – источник существования. Как верно рассудили вы о необходимости математически измыслить некое связующее звено, но вы рассуждали в границах материи, я же…
– Что же это за сущность? Не тяните, ради всего святого.
– Да ведь вы и сами знаете. Это измерение слова, логоса. Измерение познания, мысли, идеи. Измерение побуждения, воли, желания.
– Нельзя сказать, что мы совсем не осознаем мира идей!
– Осознаём, но не осязаем. Большое усилие разума и движение духа необходимо, чтобы представить то, чего нет. У нас только пять чувств, но разум строит нам шестое и остальные, сколько их ещё могло бы быть. Мы осознаём мир идей по частям, разрозненными кусками, это лоскуты, за которыми мы не зрим единого покрова, охватывающего весь мир.
– Не всё так скверно. Единого Бога мы ведь уразумели. Хотя он неизмерим и непознаваем.
– Надеюсь, вы искренни в своём рассуждении, но не точны. Ведь Бог явлен нам в Откровениях. И общается с нами языком событий.
– Древо познания – то измерение, кое первые люди могли ощущать непосредственно.
– Вы точно следуете моей нити. Или, вернее, нити Боэция Дакийского, – с этими словами он вручил мне старую книгу, – который утверждал, что наш язык лишь отражает мир, тем отличаясь от языка первичного, что отображал его во всей полноте. На своём языке мы говорим не о самом предмете, а о тени предмета. Почему – вопрос особенный. Каким-то образом люди заступили за черту, ведшую, вероятно, к разрушению самой основы мироздания – жизни. Господь умерил наши способности, или возвёл барьер между частями мира, ограничив вселенную людей пространством и материей, лишив её измерения идей. По счастью, за нами осталась способность ткать чувства, способные познавать. Некоторым нужен движитель науки, другим непосредственное вхождение в область прямого познания.
Я предпочёл не спрашивать, какому пути предназначен каждый из нас. Убеждение в том, что его путь короче и прямее, сохранилось в нём неизменным.
– Наука выведет нас. Не сейчас и не скоро. Впрочем, это моя вера.
– Наука поработит нас. Вспомните книгу Еноха. Кто дал нам магию знаний? Ангелы, падкие до женщин – прельстившиеся телесным. Чтобы иметь рабов, поставлявших бы им земные блага, они обучили людей таинствам науки: от агрономии до астрономии, подменив истинные таинства. Они – демоны ада, заставившие нас прокладывать туннели во тьме подземелий. Они дали нам инструменты для дробления скал, и мы радуемся, что быстрее можем копать дальше вглубь в свете новых газовых фонарей при помощи усовершенствованных мотыг. А мы сотворены летать! Летать, Алексей! Если осознаем своё рабство и выйдем на свет. Нам не нужны их мотыги и фонари, якобы делающие наше прозябание под землёй счастливее! Мы могли бы воспарить к свету сами! И нет, нет. Мы – можем! Надо лишь отречься от нашего наследства. Но сперва следует хотя бы сменить направление и двинуться не вниз, куда копать немного легче, а вверх, зная, точнее, веря, что солнечный свет там. И там есть, где расправить крылья.
Рукой он указал на горизонт, где готовилось уже встать солнце мира, ночь совсем кончилась, а с нею и наши беседы, Серапион спешил к заутрене.
– Так кто же бился в последних битвах? И кто победил?
– Добро или зло? То, что в лечебных дозах добро, в больших – яд, – ответил он спокойно, словно бы мы говорили сейчас о чём-то обыденном. – Огонь, обогревающий жилище добр, но может и спалить это жилище. Но пепел удобрит оливу, и снова станет добром. Продолжить можете сами. Надеюсь, мои свитки помогут вам.
Затянувшееся прощание выдавало взаимное наше предчувствие: нам не суждено более увидеться.
Краткий доклад Прохора выдавал такое его разумение: мы ведём военные действия.
– Карнаухов отправлен в Константинополь под конвоем надёжного человека, брат мой там приглядит, чтобы он не забыл уплыть в Одессу. Надёжному тому человеку дадено семь рублей турецкими деньгами и кинжал в четыре рубля, в чём имеется расписочка… Артамонова словили третьего дня. Содержат в старой каменоломне. У входа – пара часовых. Выкрасть его – дело нехитрое. Что до Голуа, то его дважды возили из консульства, какие-то места глядеть, но всякий раз возвращали. И, вот ещё что, о библиотеке… Сдаётся, что молчание ваше никому не нужно…
