Книга Воздушный стрелок. Боярич - Антон Демченко

Мы как раз выбрались из пробки, в которой проторчали больше полутора часов, и подъезжали к Тривокзальной, когда запиликавший браслет подал неожиданный сигнал. Я развернул экран… и непроизвольно охнул. Вот это да! Фиксатор, оставленный мною на крыше барака, демонстрировал пару снайперов, деловито устраивающихся на моем НП, с которого так удобно было наблюдать за базой наемников. Наряжены они были в угрожающе-черные тактические костюмы и легкую защиту. А оружие! Да, это не моя самоделка-скорострелка. Хищного вида длинные стволы немалого такого калибра, да с мощными комплексами наведения, которые язык не повернется назвать «оптикой», поскольку никаких линз в них и в помине нет… Мечта милитариста!

Аккуратно расширив зону охвата фиксатора, я с огорчением понял, что в радиусе его действия никаких шевелений больше нет. Пришлось переключаться на другие разбросанные вокруг базы наемников датчики. Там картинка определенно была интереснее. А уж когда один из командиров готовящихся к штурму отрядов откинул забрало небольшого, совсем не похожего на знакомые мне образцы шлема и я узнал в нем Гдовицкого, интерес возрос многократно. Вот это оперативность!

Видимая подготовка к штурму была недолгой. Впрочем, при правильном подходе так и должно быть. Вся стратегическая часть оттачивается в штабе, а прикладная – на полигонах. Так что при наличии достаточной информации об объекте атаки на месте командованию остается только развернуть силы и, скомпоновав отработанные сценарии в наиболее перспективный вариант, дать команду на штурм.

Так произошло и на этот раз. По тому, как приникли к своим «орудиям» снайперы на «моем» НП, я понял, что штурм начался. Два негромких хлопка подорвали створки ворот в стене, и над въездом в корпус тут же взвизгнули разворачивающиеся автоматические турели. Вот теперь я понял, зачем штурмующим при таких малых расстояниях понадобилось столь мощное снайперское вооружение. Хлопнули выстрелы, и стволы первых двух турелей разнесло в клочья. Правильно. Единственное слабое место этих явно бронированных игрушек. Вот теперь во двор посыпались штурмовики. Еще четыре турели, как оказалось, расположенные на стенах так, чтобы на открытом пространстве перед фабричным корпусом образовался огневой мешок, выскочили из шахт, чтобы тут же получить свою порцию стали от снайперов. Причем сейчас, как я понимаю, работала не только та пара, что устроилась на облюбованной мною крыше барака, но и еще как минимум двое спецов, расположение которых я мог лишь угадывать.

Покрутив так и сяк карту прилегающей местности, краем глаза следя за картинкой с поля боя, я пришел к выводу, что вторая пара должна была засесть где-то в районе фабричной трубы, метрах в трехстах к западу от НП. В этот момент с расположенного на нем фиксатора пришел большой «бэмс», и я, свернув карту, вернулся к просмотру штурма. Как оказалось, бамкнула одна из виденных мною боевых платформ, пытавшаяся, как я понимаю, пулеметным огнем выдавить штурмующих обратно во двор. За что и была перевернута слаженным ударом трех объединившихся в круг штурмовиков-стихийников. Вои, конечно, не ярые, но понятие резонанса работает и в их случае. Стрелять в таком состоянии мгновенно покрывшаяся изморозью изрядно покореженная машина не могла и закономерно прикинулась веником. Жаль, что мне так и не удалось побывать в здании и установить там хоть парочку фиксаторов. Бой полностью переместился внутрь, так что мне осталось только слушать сухое стаккато выстрелов и редкие «бумканья» гранат.

А потом наши машины замерли во дворе бестужевской усадьбы, и меня с двойняшками ждавшие нашего приезда медики чуть ли не насильно выковыряли из салона, чтобы тут же уложить на носилки и аллюром доставить в медблок. Пытаться отвертеться в таких случаях глупо и нерационально, все равно никто ничего не послушает, потому я со стоическим пофигизмом переждал этот действительно стихийно-неуправляемый процесс обследования и, облегченно вздохнув, хотел уже было сбежать на кухню к Раисе, но не судьба…

Мила, стоя у огромного окна в коридоре медблока, с жалостью смотрела на заторможенную сестру, бессмысленным взглядом пялящуюся в стену бокса, пока вокруг нее крутились медики Бестужевых. Но вот осмотр завершен, и подскочивший к Лине доктор профессионально-неуловимым движением прижал к ее шее инъектор. Секунда – и тело сестры, обмякнув, осело на кушетке. Бережно придерживая отключившуюся девушку, двое медиков аккуратно уложили ее на спину и исчезли из поля зрения, уступив место паре молодых девушек-медсестер. Тут же вокруг кушетки упали непрозрачные белые шторы, отрезая происходящее внутри от внешнего мира. Мила вздохнула.

В таком состоянии она не видела сестру… да никогда не видела. Она даже на смерть матери так не отреагировала, а этот Роман… Да, туда ему и дорога! Это же надо такое придумать, а? Похитить одну из Громовых! И кто?! Свои же родственники, родители матери!

Наверное, только сейчас до Милы начало доходить, что все эти заморочки с единством рода – не просто пафосный, выспренний лозунг отживающих свое ретроградов, а что-то большее. Если так ведут себя близкие люди, родные дед с бабкой, то чего можно ожидать от остального мира, и как от него защищаться? В одиночку? Бессмысленно. Сомнут, сожрут и не подавятся. А на кого можно опереться, кто поможет? Род. Свой род… вот как помог сейчас Лине Кирилл.

Людмила Федоровна Громова вдруг замерла на месте и побледнела. Мысль, ударившая ее, словно пыльным мешком по голове, была простой и незамысловатой, но… предельно, в прямом смысле этого слова, убийственно точной. Кирилл ведь уже не член рода Громовых… Они сами, своими руками сделали все, чтобы вытурить его из своей жизни. Изгнать из рода, оставив один на один со всем миром. Пятнадцатилетнего парня… и… и чем тогда они отличаются от Томилиных? От того же Романа?

– Почему? – Мила сама не заметила, как пробормотала этот вопрос вслух, как не заметила и катящихся по щекам слез. – Почему?!

– Люда? – В усадьбе Бестужевых только два человека обращались к ней именно так – Леонид и Ольга. Остальные звали либо по имени-отчеству, либо Милой… наверное, потому что для них настоящая Людмила Громова была только одна – мать Кирилла, нашедшая новых родственников и новую семью не среди родни мужа, а здесь, в усадьбе Бестужевых.

От накатившего понимания, что на самом деле Кирилл был не единственным человеком, чью жизнь род Громовых переломал и искорежил, Мила не выдержала.

Ольга наткнулась на плачущую посреди коридора Людмилу, когда шла к начальнику медблока узнать о состоянии ее сестры. Девушка стояла точно в центре прохода и, глядя куда-то вдаль, что-то тихо бормотала и даже не пыталась стереть влажных дорожек слез со щек.

Подойдя ближе, Ольга расслышала только тихое, монотонно повторяющееся «почему». Вздрогнув от противно дрожащего вокруг девушки Эфира, Бестужева окликнула ее по имени… и в ту же секунду глаза Людмилы полыхнули болью, граничащей с безумием. Ольга попыталась ухватить девушку за плечо, но та резко отшатнулась, и по коридору покатился жуткий в своей тоске рыдающий вой. Эфир вокруг заклокотал, вздымаясь, словно разъяренный бешеный пес, и Ольга вынуждена была отпрыгнуть назад от полыхнувшего вокруг бьющейся в истерике девушки обжигающего багрового пламени.