Книга Первичный крик - Артур Янов

Но это время ушло, как и время многого другого. Вероятно, я никогда не буду чувствовать себя виноватым, во всяком случае теперь, после стольких часов борьбы с этими пережит-

ками в кабинете Арта и после стольких, много более мучительных часов, какие я провел дома наедине со своим смятенным и больным разумом. То, что я чувствую — то, что я должен был почувствовать, чтобы поправиться — это пустота, которая стала моей наградой за все мое отчаянное стремление обрести родительскую любовь. Я слишком многое понял о самом себе и о своих чувствах. Понимание — это просто чувство и связи чувства.

Так что, когда происходит нечто подобное тому, что творится сегодня, когда дети — старые и молодые — «чествуют отца твоего», я не вижу в этих действах никакого смысла. Для меня это будет еще одно бессмысленное усилие ради продолжения невротической тяги к завоеванию любви папочки и мамочки. Напрасны эти усилия. Мне не за что чествовать моих родителей, мне не за что их уважать. Я воспринимаю их в точности такими, какими они были всегда — людьми, не любившими меня и не заботившимися обо мне. Но я также отчетливо понимаю, что они и сами стали в раннем детстве точно такими же жертвами, какой они впоследствии сделали меня. Они ничего не видели, они ничего этого не осознавали, они были тупы и не обладали знанием и прозрением. Поэтому я не могу просто отбросить их, как ненужный хлам за все, что они со мной сделали. Я не могу их ненавидеть. В конце концов, я не могу обвинять их за все, что произошло, потому что, начиная с того дня, когдая обрел знание, вся ответственность за мое душевное здоровье целиком легла на мои плечи. Поэтому дни, подобные сегодняшнему, для меня исполнены глубокой печали, так как напоминают мне о большой лжи, которая испортил ажизнь мне, моим братьям и моей сестре, да и всем людям. В действительности во всем этом нет ничего, ровным счетом ничего. Я счастлив, что стал свободным человеком и могу ничего не испытывать по этому поводу, чувствовать эту пустоту, это ничто. Будь я до сих пор болен, я боролся бы за то, чтобы почувствовать смысл, я бы боролся за то, чтобы почувствовать одобрение за мои инфантильные подарки, боролся бы за возвращение любви, которой никогда не было и помина, боролся бы за то, чтобы навеки остаться больным. Ничто — не слишком приятная штука. Ничто. Вот и все, что я могу об этом сказать.

Сегодня прошло двадцать недель первичной терапии. У меня нет настроения и желания писать выводы относительно себя, или даже написать нечто вроде свидетельства, но есть несколько важных вещей, которые я все же хочу о себе сказать. Двадцать недель назад я был человеком, «дошедшим до ручки». На предыдущих страницах этого дневника я уже писал о своих жалобах и заскоках, которыми проявлялось мое сумасшествие. Теперь я хочу написать, каким я вижу себя со стороны и каким я себя сейчас чувствую.

1. Я стал практически свободным от компульсивного, насильственного поведения. Я бросил курить, ограничил себя в еде, перестал перекусывать между основными приемами пищи. Я никогда не грыз ногти и никогда не пил в избытке алкогольные напитки. Это никогда не было для меня проблемой. Однако я все же вычеркнул вино из своего меню, и хотя я свободен в выпивке, я все равно не пью. Раньше я воображал, что это по- светски — пить вино за обедом, но теперь я так не думаю.

2. Я стал редко проявлять враждебность. Раньше я испытывал враждебность по отношению ко всем, с кем встречался или сталкивался. Это были кто угодно — дорожные полицейские, учителя, врачи, служащие автомобильных стоянок, рабочие бензоколонок, официантки — список можно продолжить до бесконечности. В девятнадцать лет кулачные драки были для меня в порядке вещей, и так продолжалось, хотя драки стали реже, еше год—два. Я тешил себя тем, что бросал на людей подозрительные, грязные взгляды, пользовался жутким жаргоном, ругательствами, которые готов был обрушить на голову любого человека по малейшему поводу, а иногда и без повода. Сегодня — и это началось через одну—две недели после начала терапии — я стал практически кротким и мягким. Мне даже не стыдно употребить это слово, описывая самого себя. Теперь я — простой добрый человек. По роду работы мне часто приходится сталкиваться со взрослыми людьми, которые до сих пор дерутся и с другими, кто охотно пользуется бранными и оскорбительными словами. При этом я теперь остаюсь неуязвимым для них. Такое положение кажется мне

просто великолепным. Я перестал вмешиваться и вникать в споры и ссоры.

3. Только иногда у меня портится настроение. Это случается всякий раз, когда я пытаюсь отрицать мои чувства. Правда, настроение у меня теперь портится так редко, что я даже не могу вспомнить, когда это было в последний раз. Но — раньше я пребывал в плохом настроении всегда. Я просыпался в мрачном состоянии духа, в сильнейшем раздражении, и ходил сердитым и замкнутым в течение всего дня. И это случалось со мной почти каждый день. Очень–очень редко выпадали такие дни, когда я бывал излишне бодрым и жизнерадостным. Теперь же бодрое, стабильное и жизнерадостное настроение у меня бывает каждый день. Я не делаю себя бодрым и веселым искусственно, мне не приходится прикладывать для этого никаких усилий — все происходит само собой, живо и естественно. По утрам я обычно просыпаюсь без будильника и искренне улыбаюсь жене. Я искренне желаю доброго утра знакомым, а некоторым от души улыбаюсь. Для других такое поведение является привычным и обыденным, но мы с женой находим его новым и замечательным.

4. Я стал на удивление легко и профессионально (я не пишу эффективно —такое определение больше подходит для машин) справляться с работой, производительность моего труда резко повысилась. Другими словами, поскольку в моей голове поубавилось сумасшествия, да и внутреннее беспокойство не заставляет меня сходить с ума, то я теперь могу выполнить работу, на которую у меня прежде уходило все восемь часов за пять с половиной или за шесть с половиной часов. Если мне надо, я могу встать позже, или, наоборот, раньше вернуться домой с работы. Я не потерял важную работу, и, вообще, я являюсь единственным человеком во всей стране, который может делать то, что делаю я. Очень любопытно, что почти никто не понимает, чем я, собственно, занимаюсь, однако, я совершенно утратил свое былое невротическое усердие, прежде заставлявшее меня бегать по разным местам и объяснять людям (по большей части родителям), что я делаю, чтобы заслужить их одобрение. Теперь же я думаю по–другому. Понимают они это или нет — это их личное дело. Моя профессия распространяется также и на

то, чтобы делать мелкий ремонт, в чем я тоже стал проявлять большее мастерство, кроме того, я могу дать лаконичный совет, если меня об этом просят. Я стал большим мастером улаживания разных дел.

5. Моя жизнь хорошо упорядочена и стабильна (в противоположность хорошо организованной жизни). Это может прозвучать антитезой жизнелюбию, но, в действительности, все как раз наоборот, «добрая упорядоченность» позволяет быть уверенным в том, что жизнь — это радость, и что в жизни всегда можно найти время, чтобы насладиться радостью. Раньше я делал все свои дела беспорядочно, с ошибками; во всех своих делах я двигался ощупью, наугад. Я никогда не обращал внимания на всякие мелочи, вроде уплаты счетов, выписки квитанций на стоянках и т. д. Теперь я трачу меньше энергии и времени, и просто делаю те дела, которые надо делать, вот и весь секрет. На самом деле, это всего лишь форма самосохранения. Поскольку я стал представлять в собственных глазах некоторую ценность, поскольку я живу, и мне это нравится, то я стал заботиться о себе, а это означает, что множество вещей, которые надо делать, должны быть сделаны, но с минимальными затратами сил и пота.