Книга Тринадцатый пророк - Елена Гайворонская

Вокруг было полно милиции, такого скопления в одном месте я ещё не видел. Словно и впрямь это был дворец очень важной персоны. В любой другой момент я удивился бы и насторожился, но сейчас был поглощён своими тайными сомнениями и раздумьями, и потому не заострил внимания на этой аномалии. Мало ли, чего не увидишь в Москве. Милиция и люди в штатском с недовольно шипящими рациями сновали вокруг, сосредоточенно зыркая по сторонам, то и дело требуя документы то у одного, то у другого. Молоденький лейтенантик вырос передо мной, взял было под козырёк, но что-то отвлекло его внимание от моей скромной особы, и я беспрепятственно поднялся по ступеням, вошёл внутрь.

Раздался противный резкий звон. Не сразу понял, что это. Оказалось, металлоискатель. Как в аэропорту. Суровый секьюрити попросил опустошить карманы. Оружия не обнаружилось, нашлись ключи и мобильник. Охранник тоже спросил документы. Наученный горьким опытом – однажды проторчал три часа в обезьяннике, пока выяснилось, что просто похож на чей-то фоторобот, – я носил с собой паспорт. Охранник продолжал выразительно на меня таращиться, словно ожидал чего-то ещё. Я тоже смотрел и молчал. Он сурово качнул квадратным подбородком, мол, проходи – не задерживай.

Я прошёл мимо лавки, торгующей иконами, подсвечниками, книгами, расписными шкатулками с библейскими сюжетами на крышечках, крестами всех размеров, значками, ручками, яйцами а-ля Фаберже, гжелевскими фигурками, жостовскими подносами, бусами, колечками и прочей дребеденью с аккуратно выведенными синим фломастером ценниками. Перезрелая крашеная блондинка за прилавком улыбнулась мне как потенциальному клиенту и кокетливо поправила платок. С лакированной доски смотрели на меня строго и скорбно знакомые глаза.

Я проследовал дальше под соборные своды, высокие и помпезные, дразнящие кичливым убранством, что на миг вновь ощутил себя незваным гостем в чужой роскошной обители.

В торжественном полумраке разбрызгивали свет тысячи свечей. У алтаря в богатых, шитым золотом одеждах осанистый седовласый священник с удивительно знакомым лицом благоговейно пожимал руку невысокому человеку в синем костюме. Поодаль с такими же проникновенно-торжественными лицами внимали происходящему несколько мужчин в дорогих серых пиджаках, за спинами которых громоздились квадратные мальчики. Вокруг бродило несколько репортёров с камерами. А вот и телевидение… Очень кстати!

Я подошёл ближе. Так, что при желании мог бы дотронуться рукой до любого из участников и остановился под хмурые взгляды квадратных мальчиков, невольно поёжившись. От группы тянуло тёмным мрачным холодом, даже жар тысяч свечей не мог его перебить.

– Для меня большая честь принимать вас… – Елейно говорил священнослужитель, краснея, как невеста перед женихом, и подбой его одежд колыхался трепетно, невинно. Человек в синем снисходительно улыбался, а в серых глазах его застыла смертельная скука. Строго и скорбно наблюдали за этим спектаклем иконные лики.

«Можно подумать, он принимает гостей в своём доме! Подхалим.»

Я понял, что подумал вслух, когда все эти люди разом повернулись ко мне с нескрываемым удивлением и недоумением. Священник помрачнел, и недовольно поджал губы. Он переводил взгляд с одного на другого, явно не зная, что следует предпринять. Свита больших пиджаков замешкалась, переглядываясь, причём было заметно, что все ожидали реакции человека в синем костюме. Тот же нахмурил светлые брови и, обернувшись к ним, строго спросил:

– Это кто?

Солидные мужчины занервничали, затряслись, как нашкодившие дети. Я ответил:

– Человек.

– От какой фракции? Где приглашение?

– Приглашение? Я не знал, что здесь закрытая тусовка.

Пиджаки снова переглянулись. Кто-то сказал:

– Куда смотрит охрана? Ну, я им покажу!

– Ты что, псих? – зашипели за моей спиной, дёргая за рубашку. – Не понимаешь, с кем разговариваешь?!

– Я думал, здесь разговаривают с Богом, – сказал даже не я, а кто-то дерзкий внутри меня. – Я тоже пришёл поговорить…

Человек в синем костюме сделал небрежный жест, голос за спиной смолк.

– Интересно… – протянул он. Скучающе-безучастные глаза насмешливо блеснули, оживились. В отличие от остальных он явно обрадовался незапланированному развлечению. – И о чём же, если не секрет? Можешь со мной поделиться? Я, конечно, не Бог, но тоже кое-что могу.

– Тогда позвольте мне кое-что сказать людям. Это очень важно.

– Для кого важно?

– Для меня, вас, всего человечества.

– Неужели? Интересно… – повторил он, обернувшись на окончательно сбитую с толку свиту.

– Но… – Робко запротестовал священник.

Синий костюм оборвал его пренебрежительным жестом, как отгоняют назойливую муху.

– Пусть говорит. У нас демократия.

Свита больших пиджаков синхронно захихикала в кулаки. Я почувствовал, как вспыхнули щёки, яростно учащённо заколотилось сердце.

Я смешон. Эти люди, наделённые немалой властью над другими людьми, по иронии судьбы оказавшиеся в том же месте в то же время, потешаются надо мной, как над юродивым. Надо послать их подальше, повернуться, уйти, и поискать на досуге иной путь…

Но я остался стоять перед пресыщенными скучающими господами, которые смотрели на меня, как на городского сумасшедшего, шута горохового, в ожидании маленькой приятной, незапланированной забавы. Остался, оттого что меня посетила наивная шальная мысль, что если я смогу убедить этих людей, в чьих силах не только продавать нефть и объявлять дефолты, но останавливать войны и строить города, то, быть может, всё будет иначе. И будущее действительно станет светлым…

Я должен был использовать этот шанс.

Я поднял руку. И, как ни странно, наступила тишина. Даже хор смолк. Стало слышно, как потрескивают свечи.

– Пожалуйста, послушайте. Я – человек. Такой же, как вы все. На моём месте мог бы быть каждый… Но я должен сказать вам что-то очень важное…

Я начал сбивчиво, сумбурно, но помимо того, как продвигался рассказ, волнение улеглось, и нужные слова находились сами собой, будто мне их подсказывал невидимый суфлёр. Срываясь с моих губ, они неслись вперёд стремительным потоком, смешивались с человеческим морем, хлынувшим им навстречу мимо оцепеневшей охраны. Они нашлись – слова невиданной силы, заставившие разом смолкнуть и застыть сотни людей. То были не мои слова – мне пришлось бы подбирать их вечность. И храм уже не был исполинской крепостью: его стены растворились в космической запредельности. Сотни глаз смотрели на меня, сотни губ беззвучно шевелились, споря, соглашаясь, возносили молитвы.

Когда слова иссякли откуда-то, из-под сводов, полыхнул яркий свет, на мгновенье залил всё вокруг, и, словно потянувшись навстречу, одновременно вспыхнули все свечи разом, выстрелив вверх оранжево-голубыми язычками пламени.

Людской водоворот всколыхнулся, заволновался, загудел. Расплескался шумным прибоем. Чего в нём только не было: негодования, волнения, насмешек, испуга, надежды… Кто-то кричал, кто-то свистел, кто-то плакал. Одни негодующе потрясали кулаками, другие хватали за руки, просили денег, исцеления, спасения, удачи…