Книга Чудские копи - Сергей Алексеев

Судя по скандально-гордому накалу, она должна была бы тотчас же уйти, хлопнув дверью, но что-то ее задержало – возможно услужливо подставленный Ремезом стул.

– Прошу вас, Эвелина Даниловна!

Она сделала одолжение и села, скрестив красивые, обтянутые черными колготками ножки в тонюсеньких босоножках. Лешуков внутренне изумился столь резкому и неожиданному перевоплощению профессора: когда лично вручал этот самый пакет, она выглядела опустившейся домохозяйкой, у которой семеро по лавкам. И еще тогда подумал, что напрасно заготовил сумму в сто тысяч – для нее впору и половина.

Сейчас она тянула если не на леди, то на провинциальную светскую львицу и, самое неожиданное, должно быть, испытывала чувство превосходства.

Опять мистика!

– Полагаю, вы заняты поиском Глеба Николаевича? – не без злорадства спросила она. – Не тратьте напрасно время. Вы его теперь никогда не найдете.

– Вы что-нибудь знаете о нем?

– Теперь я знаю о нем все!

– А где он находится сейчас?

Профессорша загадочно улыбнулась:

– Вот этого я вам ни за что не скажу.

– Понимаете, мы обеспокоены его здоровьем, Эвелина Даниловна, – попробовал растопить лед чекист. – Кому, как не вам, известно состояние...

– Успокойтесь, господа. Глеб Николаевич здоров, и это говорю вам я, психиатр, доктор медицинских наук. Или хотите со мной поспорить?

Лешуков мимоходом поднял пакет, швырнул его в шкаф.

– Это совершенно бессмысленно, вы авторитетный врач... Но мы сами были свидетелями его... неадекватного поведения. Возможно, сказалась усталость, нервные срывы, стрессы...

– Перестаньте болтать! – обрезала она. – Срывы, стрессы... Скажите прямо, вы хотели избавиться от своего руководителя. И пытались подкупить меня!

– Разве это подкуп, Эвелина Даниловна? Деньги предназначались на лечение! Достойный уход...

– Зачем же лечить здорового человека?

– Но Глеб Николаевич все время твердил о какихто разбойниках. У которых якобы побывал в плену. И даже зарезал одного! Называл имя женщины – Айдора. И порывался ее искать.

– Продолжать не нужно, я знаю об этом из справки, которую мне выдали. И должна вам сказать, господа: все, что он говорил, это не бред.

– Вам, конечно, лучше знать. – Лешуков искал малейшую точку соприкосновения. – Но вы поймите и нас. Что мы должны думать? Человек признается в убийстве, рассказывает, как хладнокровно это сделал. А его жертва – новгородский ушкуйник! Последнее упоминание о них относится к пятнадцатому веку.

– У Глеба Николаевича открылось особое зрение. Да, подобное в практике мы уже встречали и встречаем. Очи просветляются у святых, у юродивых и довольно часто у детей до четырех лет. Они начинают видеть то, что ускользает от нас.

Лешуков не удержался от иронии:

– К примеру, бесов, чертей...

– И ангелов, в том числе, – подтвердила она. – И бесов, как Василий Блаженный. Неких сущностей видят собаки, отчего и лают по ночам. Не так-то просто устроен наш мир, господа...

– Значит, все-таки феномен, – на сей раз подыграл ей чекист. – Простите, мы не узрели...

– Это вовсе не феномен, – холодно возразила Эвелина Даниловна. – Это естественное состояние человеческого зрения. Когда-то все люди на земле им обладали. И умели смотреть друг другу в глаза. Не нужно было много слов. Но началась эпидемия, массовая слепота...

– Даже так!..

– Именно так, господа. Навязчивое стремление к наживе – тяжелое психическое заболевание. Банкир, к примеру, это не профессия, это диагноз. И медицина здесь пока что бессильна. Но меня, как ученого, интересовал вопрос видов человеческих коммунникаций. Все время недоставало одного звена. И я его открыла... Да вам это не интересно, господа. Потому что вы – люди с непроницаемым каменным взором. И это тоже диагноз.

Она встала, едва уловимым, но манящим движением встряхнув бедрами юбку, развернулась, как модель на подиуме, и уже от порога обронила:

– Прощайте...

Пожалуй, минуту Ремез с Лешуковым сидели молча, и оба глядели на дверь, за которой скрылась Эвелина Даниловна.

– А мы с ней еще намаемся, – обреченно вымолвил Ремез. – Штучка питерская, кажется, сама немного того...

– Поработайте столько лет с дураками, – подал голос Лешуков и откашлял хрипотцу. – Но меня больше интересует, что с ней сделал Балащук. Если не было полового контакта?.. Платоническая любовь? Или в самом деле гипноз?

– Похлопочите, чтоб она скорее вернулась в город на Неве, – велел законник. – Напрягите своего приятеля. Уволить есть за что – бегала нагишом, в паре с пациентом... Пусть писатель Чертов статью напишет! Денег ему дайте.

– Чертов креатура Балащука. Ну и отчасти Абатурова...

– Где этот полковник?!

– Вы верите в чудеса? – вдруг спросил чекист. – Прошедшая ночь не поколебала ваши убеждения?

– Ладно, сейчас не до чудес, – встряхнулся законник. – Тьфу!.. А она навязчивая, барышня эта. В глазах стоит... Запираем дверь и спать. Телефоны отключаем...

Лешуков достал мобильник, однако выключить его не успел – зазвонили. Не глядя, кто это, он с ненавистью поднес трубку к уху и, пожалуй, минуты три слушал торопливый, сбивчивый говорок соседки-осведомительницы. И, не проронив ни слова в ответ, бросил телефон на стол.

– Ну, что там, говорите, – настороженно поторопил Ремез. – Кто еще?..

– Софья Ивановна подоила корову, – завороженно проговорил чекист. – И вывела ее на лужок.

– Что сделала?..

– Подоила, вывела на лужок. А внучка ходит за ней с хворостиной и пасет.

– Как – пасет?

– Ну, обыкновенно. Присматривает, чтоб не пошла в чужой огород.

Ремез отвалился на спинку стула, потряс седыми, как-то сразу взмокшими волосами. Лешуков сделал паузу и добавил:

– А Балащук вышел в трусах и делает зарядку.

– Кто?

– Глеб Николаевич...

– Шутите, что ли?

– Вся семья в сборе. Идиллическая картина...

– И в самом деле, чертовщина. – Ремез потянулся к внутреннему телефону. – Где все-таки Абатуров?

В это время дверь отворилась и ввалился начальник службы безопасности:

– Здесь я, товарищ прокурор...

И это тоже отдавало мистикой...

Начальник службы безопасности оглядел присутствующих каким-то веселым и бесшабашным взглядом и опустился на стул, где только что сидела Эвелина Даниловна.

Ремез принюхался, присмотрелся.

– Вы что, пьяный?

– Да, я пьяный! – Он поднял горделивый, независимый взор. – Потому что на трезвую голову это осмыслить невозможно.