Книга Натурщица Коллонтай - Григорий Ряжский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иду открываю, а никого не жду.
Время — белый день ещё, после обеда.
И ахаю, милая ты моя, натурально не понимаю ничего!
Стоит, немного щурится, хотя через очки. Потом снимает, и вижу Пашу моего, точно какого в первый раз его с мамой увидали, когда в 45-м в конюшню нашу из Давлеканова вернулись и вошли.
Боже моё ласковое!
Или, подумала, с ума своего схожу от привидения старости.
Стоит как живой и молчит.
Говорит:
— Простите, пожалуйста, я ищу миссис… — и тут же поправился, — госпожу Александру Михайловну Коллонтай. Это правильный адрес я пришёл? Я искал дом напротив бывшей конюшни, а ещё мне сказали, что миссис Коллонтай на этот этаж проживает.
Произносит по-русски, казалось бы, но и не совсем, с выговором слабым, с нерусским. Слова и всё другое вроде складное почти, а сам наклон не тот какой-то, тянутся слова по-другому, и в конце сами верха у голоса будто приподнял — вроде и говорит, и сам же спрашивает одновременно.
Я:
— Это я, молодой человек. А вы кто ж будете?
А сама слышу, как ноги ходуном начинают ехать и слабнуть, как будто не две пары сидя, а три стоя отпозировала с утра.
Он:
— Вы позволяете зайти к вам? Я не буду долго забирать внимание.
Я:
— Миленький, да ради бога, входите.
Провела в столовую. Озирается, ищет чего-то глазами, но чего, не пойму.
А глаз так и не отрываю от лица его, не могу, не получается, внутренняя сила не даёт, как склеилась зрачками с ним намертво. В общем, продолжаю крышей своей старой медленно отъезжать от катушек, как нынче говорят. Спасибо, не от колотушек.
Сели, он в кресло, я за стол.
Хочу первой спросить и не знаю чего, а только рот всё равно замкнут омертвело. И язык в нём не ворочается, к нёбу прикипел наглухо, не отрывается для любого разговора.
И сердце об рёбра колотится как умалишённое, несмотря на «Скорый» укол.
Только и могу, что шептать про себя.
Ему, наверх.
«Господи, неужто услыхал? Неужто сейчас? Неужто Пашенька мой на землю вернулся?»
И тут же думаю краем сознания головы своей глупой, что не постигаю умом, где сама-то я: то ли дома, то ль в раю уже или на подходе, то ли сплю в кровати вместо чая и звонка этого в дверь и разное бессмысленное во сне себе представляю, как обычно — никогда ничего хорошего так ведь и не показали.
А молодой человек осмотрелся и кашлянул себе в кулачок, аккуратно. Вежливый, сразу понятно, что не нашей школы поведения.
Говорит:
— Дело в том, Александра Михайловна, что, вероятней всего, я ваш родной внук. Моя фамилия тоже Коллонтай, а имя Пол. Или можно Павел, если по-русски. Пол Коллонтай. Такое имя дал мне мой дадди Михаил Павловитч Коллонтай в памят мой же покойный дедушка Павел Андреевитч.
Я:
— Какой дади?
Он:
— Сорри, мой папа.
Я:
— Какой сори, кто?
Он:
— О, извините, мой папа.
И засвистел вдруг.
Чайник с кухни.
Я:
— Погоди минутку.
Подымаюсь, ковыляю в кухню, последними ногами, на упадке сил. Выключила свисток, чайник сняла и обратно на конфорку опустила. Понимаю, не донесу.
А ещё осознаю вдруг, что не Паша это мой, а Мишенькин сынок, как он сказал, и только сейчас долетело до головы.
Господи боже, внук родной приехал, из Канады, ко мне!
Живы, живы!
Помнят меня!
И приехали!
Господи, услышал ты слова мои самодельные, одарил мою старость внуком родным, неужто и впрямь это он сейчас в столовой Леонтий Петровича сидит?
И начинаю рыдать, там же, на табурете.
И воды не пришлось пить, как когда-то себе же советовала для слёз.
Слёзы текут — а я не верю.
Они текут — и начинаю верить помаленьку.
Дальше текут — и снова не верю.
Что же, думаю, такое, Шуринька моя, за что мне всё это?
И тут он входит, услыхал, видно, мои горькие звуки счастья.
Присел рядом на корточки, руку на плечо положил и потянул меня к себе.
А дотянув, в голову поцеловал, в лоб, точь-в-точь как Паша, дедушка его, делал со мной.
Он:
— Не плачьте, пожалуйста, бабушка дорогая, ведь всё окей, да? Всё нормално? Мы с вами встретились, хотя я не рассчитывал эту встречу, если быть честно, но я очен рад, что вы оказались живой и такой красивой женщина. Теперь в наша семья будет ещё один близкий человек и родственник.
Я:
— Откуда ж ты взялся, Пашенька? Почему так долго не ехал?
Он:
— Не имел достаточно информация, бабушка дорогая.
Я:
— А Пашенька-то мой живой хотя бы или неживой уже?
Он:
— Ваш Пашенка, мой дедушка, неживой в 1980-м, хард аттак. А я родился в 1986-м, и не знал Пашенка, только видел фото.
Я оторвалась от табурета и трижды перекрестилась.
И опять опустилась, ноги всё ещё не хотели подчиняться и держать.
Я:
— А Мишенька мой живой, сыночек кровный, отец твой?
Он:
— О да! У папы прекрасный дом в Роуздэйл, он очен успешный финансовый консалтант, а я живу на Стилс-Янг, в кондо, это несколко северней. Когда приедете в гости, покажу вам наш город. Вы не против, бабушка? У вас будет отделная комната с отличным видом на город, ок? Вы имеете свободная виза или как это у вас?
Я:
— А почему он столько лет не хотел приехать сюда, твой отец, и повидать меня?
Он:
— Это отделная тема, давайте не сейчас. Окей?
Я:
— Окей, Пашенька, окей. А ты как здесь вообще, по работе или ко мне?
Он:
— Я имею резервейшн в хотел. Буду в Москва десят ден, для бизнес.
Я:
— Никакой бизнес, у меня будешь жить, у тебя тоже комната будет отдельная, кабинет Леонтий Петровича с раскладным диваном. И тоже с видом не хуже вашего, на бывшую царскую конюшню, хоть и развалили её.
В общем, Шуранька, остался он.
И уже скоро доживает срок, здесь со мной, мальчик мой милый, одно лицо с Пашенькой моим покойным.
А тут недавно спрашиваю, как стрельнуло в голову вдруг: а мол, есть, может, у тебя отца твоего фотография с собой?