Книга Насилие.ру - Александр Дым
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(Эва Перон).
«Высшая форма настроенности — фанатизм»
(Илья Шевелев).
«Меня сожгут, но это лишь эпизод. Мы продолжим нашу дискуссию в вечности»
(Мигель Сервет).
«Самое непростительное в фанатике — это его искренность»
(Оскар Уайльд).
«Фанатизм — отрешенность от всего ради одного»
(Илья Шевелев).
«Фанатизм во имя порядка готов внести анархию»
(Василий Осипович Ключевский).
«Фанатик — религиозно продвинутый… дальше любви к ближнему»
(Евгений Кащеев).
«Фанатик: любой человек, который с жаром говорит о вещах, нам безразличных»
(Лоренс Питер).
«Фанатик: человек, который делает то, что, по его мнению, делал бы Господь Бог, если бы знал все обстоятельства дела»
(Финли Питер Данн).
«Фанатики — это люди, которые интенсивнее умирают, чем живут»
(Жарко Петан).
«Фанатики красочны, а человечеству приятнее видеть жесты, нежели выслушивать доводы»
(Фридрих Ницше).
Фанатизм фанатизму рознь, надо понять это, как и то, что стать и быть фаном способен не каждый.
Это не хорошо и не плохо, просто это есть и надо уметь принимать людей такими, какие они есть; конфликты с такими людьми бесполезны и глупы, а с годами и люди сами изменятся. Зато не факт, что вы сами когда-нибудь не станете фанатом чего-нибудь… и тогда людям будет тяжело иногда уже с вами…
Первые беспорядки на футболе в СССР случились в 50-х годах. Это интересный исторический экскурс в те времена, когда еще не шла речь про организованные фанатские банды.
«В июне 2007-го уйдет в небытие стадион имени С. М. Кирова — немой свидетель народного бунта, который 50 лет назад произошел на его территории.
Свидетелями массовой драки с участием зрителей, милиции и войск после матча «Зенит» — «Торпедо» были десятки тысяч человек, однако газета «Ленинградская правда» 3 июня 1957 года сообщила лишь о «скандале», устроенном «группой хулиганов».
Черный день голкипера
Из приговора городского суда: «За 5–10 минут до конца игры с трибуны на поле стадиона выбежал находившийся в нетрезвом состоянии подсудимый Каюков, который снял с себя пиджак, стал нецензурно ругать вратаря Фары-кина и пытался встать на ворота.
Фарыкин стоял в северных воротах. После пятого пропущенного гола его самодеятельный партнер Василий Каюков спустился с трибуны, очень спокойно положил пиджак на скамеечку, стоявшую за воротами, подошел к голкиперу и похлопал его по плечу. Дай, дескать, я вместо тебя тут побуду. Трибуны рассмеялись, игроки — тоже.
«Я решил, что это розыгрыш, — вспоминал Царицын. — Мы находились на половине поля «Торпедо», судья дал свисток. Но потом подбежали милиционеры и начали выкручивать руки человеку в рубашке».
Беспорядки подогревались не самым теплым отношением горожан к милиции. Со смерти Сталина прошло всего четыре года, репрессированные только покидали лагеря, и ни у этих людей, ни у их родственников любить милицейские погоны не было оснований.
«Конечно, этот человек (пытавшийся заменить вратаря) заслуживал наказания, — говорил присутствовавший на матче Валентин Семенов, — но так, как милиционеры, делать было нельзя». Зрители, сидевшие вблизи, даже слышали, как Каюков вскрикнул. И продолжал кричать, пока его, пригибая к земле, неспешно вели вдоль трибун в пикет к южному тоннелю стадиона. По пути Каюкову разбили в кровь лицо о бетонный поребрик, отделявший беговую дорожку от трибун. На возгласы «Эй, что с человеком делаете!» послышалось: «Сейчас и тебя туда же отведем!». Это оказалось последней каплей.
Неприязнь населения к правоохранительным органам и стихийный ответ на беспредел существовали во все времена, большинство массовых драк с милицией на российских стадионах происходило по той же причине — чересчур грубое отношение к людям.
Первые ряды скамеек тогда еще не занимали военнослужащие. Милиции на стадионе было мало, и прорваться на поле не составляло труда. Равно как и раздобыть «оружие пролетариата» — на ряде секторов велась замена асфальта. С трибун полетели камни и бутылки, народ рванул на поле.
Водка, пиво и другие горячительные напитки продавались тогда совершенно свободно, их можно было приносить и распивать, усевшись на газетку, покупать в стадионном киоске и даже брать с собой на трибуну. Так что пьяных было очень много. Считалось нормой сначала «принять», а уже затем занять свое место в чаше стадиона.
Из приговора суда: «Когда игра была закончена, игроки обеих команд покидали поле стадиона, большая группа зрителей, прорвав заслон милиционеров, ворвалась на поле стадиона и стала бутылками и другими предметами, в том числе совками, ломами, обрезками водопроводных труб, облицовочными плитками, камнями, избивать милиционеров и приехавших для наведения порядка курсантов военных училищ и школы милиции города Ленинграда».
Классические стихийные беспорядки, никакой организации — чистые эмоции. Довели!
«После финального свистка мы направились к южному тоннелю, — вспоминал Валентин Царицын. — Вдруг шум: по полю бегут милиционеры, а следом за ними — толпа болельщиков, человек сто. Мы в раздевалку, со Стрельцовым оказались вместе, сели к простенку между окнами, чтобы в нас не попали камнями».
Бунтовщики ворвались в хозяйственную кладовую стадиона, где и вооружились предметами, фигурирующими в деле. Большинство милиционеров и стоявших в оцеплении курсантов Военмеда успели укрыться за воротами в южном тоннеле стадиона. Тем же, кто не успел, пощады не давали. В тоннеле быстро оказались перебиты стекла и витражи; затем толпа, вооружившись шведской лестницей, принялась таранить сами ворота, ведущие в южный двор — к медпункту, милицейскому пикету и раздевалкам футболистов. Неучаствовавшие в бунте болельщики тоже не спешили расходиться, хотя по трансляции несколько раз звучало подобное обращение.
«Многие улюлюкали — как же, милицию бьют! — рассказывал Валентин Семенов, оказавшийся в окружении. — Дворик тоже забрасывали камнями. Алов был бледный, как смерть. Мы с Виктором Набутовым укрывались за колоннами. В это время уже стали прибывать машины «скорой помощи», которые пытались увезти пострадавших. Но их не выпускали».
Нападавшие потребовали выдать вратаря Фарыкина и тренера Алова. Кроме выкриков «Бей футболистов!», «Бей гадов!», слышалось «Бей милицию!» и «Делай вторую Венгрию!». Эти слова попали в дело. В частности, подсудимому Гаранину вменялось в вину, что он выкрикивал антисоветские призывы.
Кареты «скорой помощи» останавливали, раскачивали, отрывали от земли — думали, что в них вывозят футболистов «Зенита» (один из задержанных, ГеоргийЖилкин, был арестован именно за то, что препятствовал проезду машин). Между тем полковник Пчелкин, главный из «окруженных» милиционеров, медлил и не спешил просить подкрепление. «Подожди, сейчас разойдутся», — уверял он стоявшего рядом журналиста Валентина Семенова и вызвал пожарных. Но подъехавшему брандмейстеру быстро продырявили шланг — толпа еще больше развеселилась. Вскоре от ворот побежали перепуганные курсанты школы милиции: «Толпа прорывается!». «Ну, думаю, дело плохо, — вспоминал Валентин Семенов. — Растерзают ведь, не разберутся, кто я такой. Стало настолько страшно, что я даже стал примеряться, смогу ли подлезть под автобус. И вдруг слышу — в тоннеле выстрелы».
