Книга Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

— Что случилось?!

А-а, вот и Иви подоспела!

— Он… — начал «ковбой» и запнулся, сообразив, что жаловаться в этой ситуации просто глупо.

— Ничего, — любезно сообщил Филипп. — Мы уже уходим.

— А попр…щаться?! — вмешалась Амелия.

— Правильно. Скажи всем «До свидания».

— Пока! — сияя до ушей, баронесса махнула рукой, обернулась к Филиппу и непонятно к чему добавила: — А все ж таки ты сволочь!

К тому времени, как они доехали до дома, она уже крепко спала, свернувшись на заднем сидении. Филипп опасался, что, проспавшись, она разозлится — что это он вмешивается в ее личную жизнь! Или, еще того хуже, начнет ехидничать: «А-а, ревнуешь, ревнуешь!». Но с утра Амелия как ни в чем не бывало позвонила: «Приходи кофе пить!» и говорила исключительно о намеченной на следующую неделю поездке в Париж.

Глава тринадцатая

Поездка тоже была связана с выставкой: она хотела сама осмотреть помещение галереи, кроме того, ей предстояло сняться для рекламных буклетов. Ну и, разумеется, ей не терпелось увидеться с Рене — та по-прежнему обреталась в Париже и вовсю занималась разводом.

На этот раз Амелия не спрашивала, предпочитает ли он жить отдельно, просто заказала номер на двоих в «Хилтоне».

Филипп едва узнал Рене, настолько она изменилась и похорошела. И дело было не только в короткой светлой стрижке, необычайно ее красившей — изменилось что-то внутри. Оживленная, с сияющими глазами, Рене выглядела элегантной и уверенной в себе, ее худоба и бледность смотрелись теперь как аристократическая утонченность.

У ног ее крутилась черная собачонка, которая вызвала у Амелии радостный вопль:

— Тэвиш?! Собаченька моя, иди сюда!

Баронесса присела на корточки, собачка встала на задние лапы, и они облобызали друг друга.

— Это ж надо — через столько лет тебя узнал! — заулыбалась Рене.

— Ха, еще бы он меня не узнал! — ухмыльнулась Амелия. — Кто бы, кроме меня, догадался его на день рождения ликером угостить!

И они обе рассмеялись.

Она была похожа на Линнет.

Филипп понял это не сразу, Линнет была куда красивее и ярче. Но чем-то неуловимым — то ли хрупким изяществом, то ли изогнутыми ровной дужкой, как у Мадонны на старинной иконе, бровями, Рене напоминала ее.

В холле «королевских апартаментов», где она жила, дежурили двое телохранителей. Филипп было подумал тоже остаться с ними, но потом прошел вместе с Амелией в гостиную и устроился на диване у окна.

И вот тут-то, взглянув в очередной раз на Рене, он и заметил это сходство. И удивился, что раньше его не замечал.

Долговязого приятеля Рене звали Тед — это странное для француза имя досталось ему от отца-американца. Он был частным детективом и, как выразилась Рене, «специалистом по особым поручениям». Похоже, специалистом неплохим, судя по тому, как ловко сумел организовать ее переезд через границу и найти для нее адвоката, одного из лучших в Париже. Даже любимую собаку, которую Виктор забрал у Рене и увез неведомо куда, Тед и то сумел разыскать и вернуть хозяйке.

Сейчас он уехал в Швейцарию, по каким-то делам, связанным с Виктором, и должен был вернуться через несколько дней.

То, что для Рене он не просто друг, было ясно без слов и объяснений. И без слов, по сияющим глазам и по тому, как она, забывшись, пару раз ласково назвала его «Теди», было ясно, как много он для нее значит.

Амелия с настырностью бульдога и любопытством мартышки пыталась выспросить все подробности, но Рене сделала большие глаза и едва заметно кивнула в сторону Филиппа.

«Не бог весть что, но жить можно», — именно так госпожа фон Вальрехт охарактеризовала галерею, в которой должна была проходить выставка — анфиладу из пяти просторных комнат с высокими потолками и паркетным полом. На лице у нее при этом застыла снисходительная гримаска, и выглядела она как королева, удостоившая своим посещением крестьянскую лачугу.

Этот мини-спектакль был предназначен для представителя рекламного отдела «Светской жизни», сопровождавшего ее во время осмотра галереи. Амелия смотрела на него сверху вниз и в переносном, и в прямом смысле слова — он едва достигал ее плеча. Потребовала план помещения, обратила внимание на плохо помытое окно и между делом поинтересовалась, нельзя ли к февралю заменить полы на мраморные;

Лишь когда они с Филиппом вышли на улицу и сели в такси, она разразилась торжествующим смехом:

— Видал, как я его?! Видал?! — сделала несколько размашистых жестов, словно лупила невидимого противника кулаками. — Он аж онемел, когда я про мрамор сказала! Так их всех! А видел, какие там потолки высоченные?! И вообще, галерея — просто блеск!

— Ну и зачем это?! — поинтересовался Филипп. — Про мрамор?

— Цену себе набивала! — беззастенчиво призналась баронесса.

Всю дорогу до «Хилтона» она от восторга чуть ли не подпрыгивала на сидении, вспоминая галерею и находя в ней все новые достоинства: комнаты достаточно большие, чтобы хорошо смотрелись витражи, а люстра в центральной комнате будет прекрасно гармонировать с двумя бра в виде пионов, которые можно симметрично повесить у входа.

Едва войдя в номер, заявила:

— Есть хочу, есть хочу! Закажи обед, а я пока пойду в душ! И вермута бутылку, и лимончик!

Филипп скинул пиджак и сел звонить — в перевозбужденном состоянии, в котором пребывала сейчас Амелия, каждая минута задержки была чревата скандалом. Но, как выяснилось, у нее были свои идеи о том, как провести оставшееся до обеда время: не успел он повесить трубку и встать, как она налетела на него сзади — мокрая, горячая, голая.

— Фили-ипп! — обняла и принялась щекотать под ребрами. — Ну развеселись ты наконец — так здорово все получается! Вот тебе, чтобы не был такой мрачный! — Приподнялась на цыпочки и поцеловала в шею.

— Ну тебя, всю рубашку промочила! — он попытался вывернуться.

— Не нудись, пошли лучше в душ! Будешь хорошо себя вести — я тебе спинку потру!

Не дожидаясь согласия, принялась расстегивать на нем рубашку.

— Вот так… еще пуговка… вот так… Не дергайся! Ух ты-ы!.. — Это она уже добралась до самого низа.

Они все еще были в душе, когда раздался стук в дверь. Амелия чертыхнулась, схватила полотенце и кое-как обмоталась им.

— Пойду открою сама, а то там может попасться… хи-хи, нервная официантка — еще в обморок упадет…

К тому времени, как он вышел из ванной, баронесса фон Вальрехт сидела по-турецки на кровати и с увлечением обгладывала жареные куриные крылышки. Ее единственную одежду составляло все то же полотенце, намотанное теперь вокруг головы.

Она приглашающе махнула рукой, указывая на стоявший возле кровати сервировочный столик.