Книга Нашествие - Игорь Пронин

За два часа этого странного путешествия нашли еще троих, в том числе одну женщину. Она оказалась самой смелой, тут же потребовала одежду и оружие.

— Заткнись! — сказал ей бородач, это было слышно даже Клаусу. — Имя и за что осуждена?

— Ты, козел, нож мне дай, я тогда тебе все расскажу и про себя, и про тебя!

— Зря она это, — прошептал Виктор, сосед Клауса. — Думает, они на ее сиськи посмотрят. Да были бы сиськи… Ей лет сорок, страшная, вся в наколках… Вот, довыступалась.

— Что? — не сдержал любопытства полуслепой Клаус — Убили?

— Не, пнули хорошенько несколько раз. Во, зубы выплевывает. А что, все правильно, закон один для всех, верно? Хуже всего, Клаус, это когда беспредел. Худой закон лучше доброй вольницы, я тебе пятью годами в Хорьке клянусь.

— Что за Хорек?

— Поселение для откинувшихся досрочно…

Виктор замолчал, что-то разглядывая, вытянул шею, а Клаусу оставалось только ждать. Он слышал то повизгивание, то рычание: женщина в наколках явно не собиралась сдаваться. Наконец донеслись хрип и ругань, очень много ругани.

— Блин, не зарезали пока, — удивился Виктор. — Но я ей все равно не завидую. Вон как руку…

Клаус даже слышал хруст, который через несколько мгновений повторился.

— Что там, что?

— Руки сломали. А почему не кричит — догадайся сам.

— Рот заткнули?

— С первой попытки! Почему-то им очень нужна тишина… Я думаю, здесь разделение на племена. А мы — их улов. Понял? Чем больше людей, тем сильнее племя.

— Или нас съедят, — довольно громко предположил плечистый мужик впереди.

— Нет, я думаю, племя. Потому и бабу не трогают. Понял, Клаус? Баб на общественную смерть редко приговаривают, а бабы-то нужны.

— Ну козел, ну козел… — донеслось до Клауса, и он понял, что рот женщине освободили.

— Имя? За что? — опять спросил шепелявый бородач. Она, конечно, ответила. И тем спасла себе жизнь, ее привязали последней, прямо за переломанные руки. Вскоре отряд развернулся и пошел в обратном направлении, из чего пленники сделали вывод, что арбалетчики возвращаются домой.

Обсуждение продолжалось. Племя? А откуда у этого племени сабли? Если вовсю работают кузницы, то это уже не племя, впору ожидать прибытия в город. Разговор плавно перетек к синему пламени, в которое каждый упал, когда открылись замки «детского стульчика». Версии высказывались разные, но одна глупее другой, потому что ни образования, ни воображения товарищам по несчастью явно не хватало.

Клаусу становилось все грустнее, и не только от усталости и голода. Теперь, когда угроза смерти временно отступила, когда выяснилось, что он всего лишь оказался в своего рода тюрьме, окончательно вернулись все старые заботы. Как выжить среди преступников? Еще во время предварительного заключения Клаус понял, что их сообщество его не принимает. Не важно, говорит он что-то или молчит, все равно всех раздражает. Эти угрюмые мужчины хвастались друг перед другом довольно мерзкими вещами, громко и невпопад хохотали, то и дело ссорились… До драк дело не доходило — предвариловка есть предвариловка, все еще может обернуться свободой, а общественный суд обязательно учитывает характеристику заключенного. Но про каторгу рассказывали страшные вещи, и, если хоть половина из них правда, Клаусу там просто не выжить.

Он вспомнил, как в камеру вошел какой-то тертый калач, весь покрытый дырками от отобранного охраной пирсинга. Косые шрамы на щеке, как Клаус уже знал, обозначали проведенные на каторге годы. Они с этим старым вором оказались соседями по нарам и в, общем, ладили, но однажды каторжанин попросил Клауса накрыться одеялом с головой и полежать тихо.

— Боюсь сорваться, — очень спокойно сказал он. — Как-то раз мне в напарники дали вот такого, как ты, тоже с мутными глазками. «За забором», само собой. Я и не хотел, а придушил его. Просто не мог рядом находиться, будто что-то чешется. Понимаешь? Потом, конечно, пришлось его бульдозером пару раз переехать, перед начальством оправдываться, на черную работу переходить… Но я не виноват. Понимаешь?

Клаус не понимал, но поверил. Тогда его заботили вещи пострашнее, грозила высшая мера. Так оно и вышло, да только обернулось все тем же: оказался в компании, где как минимум половина вот такие же калачи. И нет надзирателей, и некуда деться. «Возврата нет».

Уже почти стемнело, когда отряд вышел из леса. Бородач куда-то уходил один, вернулся озабоченный.

— Слушайте все! — Он шепелявил еще сильнее, наверное от усталости. — Клянусь, что если кто-нибудь один из вас, издаст звук, то умрут все. Мы вас даже убивать не будем, просто бросим. Здесь живут аборигены, и я не завидую тем, кто с ними встретится. Так что идем тихо и быстро, куда я веревочку потяну. Кто упадет, поднимать не станем, убьем сразу, чтобы не губить всех. Тебя, дрянь, это особенно касается.

Женщина за спиной Клауса только хрипло дышала. Деревьев больше не было, теперь они почти бежали через широкий луг. Что-то мелькнуло под ногами, Виктор споткнулся, но устоял. Потом он утверждал, что наступил на человеческий череп. Скорее всего так оно и было, в Ларране много костей.

Аборигены тогда показались пленникам какими-то ужасными существами, сильными и кровожадными. А что еще можно было подумать? Все оказалось несколько не так, хотя в кровожадности ордынцам отказать нельзя. Просто их было много, и они находились у Вессена только для того, чтобы убивать.

Потом — сортировочный пункт. Клаус сначала не заметил его, просто им разрешили остановиться и лечь.

— До утра отдыхайте, — в полный голос сообщил бородач. — Но если хоть одна тварь попробует сбежать — конец и ему, и обоим его соседям!

— Какой дурак побежит ночью не пойми куда? — пробормотал Виктор и тотчас же уснул.

Клаус позавидовал его нервам, но это стало последним, что он помнил. Наверное, выключился секундой позже.

Несмотря на усталость, все проснулись на рассвете. Клаус сел и даже без очков понял, что находится среди толпы. Не меньше сотни людей спорили, жаловались, ругались, назревала первая драка. Это и был сортировочный пункт, куда стаскивали всех, кого удавалось найти раньше ордынцев.

Прежде всего им раздали по куску хлеба каждому и кувшин воды на четверых. Во время завтрака драки все-таки начались, люди зверели ни с чего и начинали душить друг друга теми самыми веревками, которыми были связаны. Охрана каждую такую свару прекращала ударами ножен. Били всерьез, не щадя никого.

— Я знаю, они и убьют, не пожалеют, — сказал Виктор, прожевав свой паек. — Я вижу, когда так бьют. Вон у того парня, кажется, глаз вытекает.

— Козлы!.. — шипела женщина со сломанными руками, имени которой Клаус так и не узнал. Ни есть, ни пить она не просила.

— А что, правильно, — продолжал Виктор. — Я думаю, мы рабы. Ну, прижились люди, и теперь им нужно, чтобы кто-то работал. А что, правильно, у них же сабли. Ничего, приживемся и мы, тоже еще походим в сапогах, попинаем новеньких. Да?