Книга Шпага Софийского дома - Андрей Посняков

— То Матоне виднее. Счас попытаем харю новгородскую — да тут и закопаем, дале налегке поедем, весело!

— Это хорошо, что весело. А вдруг не скажет ничего пес? — поддергивая порты, засомневался первый.

— Не скажет? Да ты что, Ондрюха! У Матони и мертвяки разговаривают.

Ондрюха с сомнением покачал круглой, чем-то напоминающей большую тыкву башкой. Подвязав порты, пошел к костру следом за сотоварищем.

— Видали, робяты, как глаз человечий вымают? — подняв глаза на подошедших к костру, зловеще спросил Матоня. «Робяты» враз покачали головами.

— Он шипит, глаз-от, ровно сало на сковородке… — Мерзко ухмыляясь, Матоня подошел к лежащему отроку: — Ну-ко, подержите его, робяты…

Раскаленный конец сабли угрожающе светился перед Гришаниным носом…

— Не надо, — чуть слышно произнес отрок. — Все скажу. Только убейте сразу…

— Сказывай, — не опуская сабли, качнул бородой Матоня. — О чем с крулем сговаривались?

— Ни о чем и не договорились вовсе, — честно признался Гришаня.

— Брешешь, собака! — с неожиданной прытью Матоня пнул отрока под ребра. Тот застонал, скрючился… И отпрянул, со страхом глядя на приближающуюся к лицу саблю.

— Христом Богом клянусь, не договорились. Христом Богом… Нет! Нет! Не надо!!!

— Надо, отроче, — Матоня ласково погладил Гришаню по голове. — Он шипит, глаз-то…

Олег Иваныч дернулся бежать… и был остановлен твердой рукой шляхтича:

— Не время!

— Как не время? Они ж его…

— Не успеют. Сейчас Захария времечко. Ага!

Жуткий, какой-то нечеловеческий вопль прорезал вдруг чащу. И это не был крик Гришани. Кричали где-то рядом, ближе к дороге.

У костра настороженно заоглядывались. Матоня опустил саблю, приказал:

— Ну-ко, робяты, гляньте! Да на виду будьте.

Кивнув, «робяты» скрылись в кустарнике. Приставив острие сабли к шее лежащего отрока, Матоня подозрительно следил за ними. Гришаня вскрикнул — раскаленное острие больно ожгло шею… Хорошо — не глаз…

Молодые разбойники объявились минуты через две. Бегом, наперегонки, спустились в балку, доложили наперебой:

— Немчин там, кажись, мертвый. Одет богато.

— Не, не мертвой… Шевелится вроде…

— Шевелится? — недоверчиво переспросил Матоня. — Ладно, щас глянем.

Оторвал саблю от Гришаниной шеи.

— Где немец-то?

— Там, у дороги.

Полез вверх по склону, на ходу обернулся:

— Этого, ежели что, сразу саблей по шее!

— Понимаем, батько Матоня, не дети малые.

Ольшанский приподнялся:

— Вот теперь пора, пан Олега!

Словно лесные черти, они выскочили из ельника и в три прыжка оказались у цели.

Звякнула сталь…

Парни оказались никудышными фехтовальщиками. Еще бы — драться на равных с опытными в этом деле людьми, это совсем не то же самое, что резать горла беззащитным жертвам, хотя, в общем-то, и последнее определенного навыка требует.

Однако, несмотря на явную неспособность к приватному бою, молодые шильники оказались людишками тертыми — сопротивлялись отчаянно, всеми подручными средствами, включая песок и валяющиеся под ногами камни. Пришлось заколоть обоих — куда было деваться? Еще и от Гвизольфи не было никаких вестей. Как он там, справится с Матоней-то? Ольшанский утверждал, что — вполне…

Староста с итальянцем появились спустя некоторое время после того, как развязали Гришаню. Спустились вниз, подозрительно оглянулись. Выглядели они озабоченными.

— Кобзарь-то так и не появился! — присаживаясь к костру, хмуро бросил Панфил.

— Как не появился?

— А так. Хитрей нас оказался. Видно, почувствовал что-то.

Приятели переглянулись.

— Ну и черт с ним, — почесав ушибленное камнем плечо, махнул рукой Олег Иваныч. — Забираем лошадей — и в Троки. А злодей тот, ежели хочет — пускай догоняет пешочком.

Усадив на коня едва пришедшего в себя Гришаню, поспешно тронулись в обратный путь. Следовало поторапливаться — хотелось добраться в Троки до наступления темноты. Ветер усилился, разогнав облака, в вершинах сосен вспыхнуло желтое холодное солнце. Дождя явно не намечалось — и то дело, так бы и дальше.

Шурша опавшими листьями, стелилась под копытами коней узкая лесная дорога, каркали сидящие на голых ветках вороны, с обеих сторон, прямо в лицо, тянулись кровавые кисти рябины.

Олег Иваныч сорвал на ходу ягоды, бросив в рот, поморщился… Терпко!

— Доброе вино из них можно сделать, — обернувшись, на ходу крикнул Гвизольфи и улыбнулся.

Проводив отъехавших всадников недобрым взглядом, выбрался из чащобы Матоня. Злобно выругался, пнув трупы соратников. Нагнулся, обыскал по очереди каждого. Вытащив из-за пазухи мертвого Ондрюхи небольшой узелок, развязал. Пересчитав серебряные монеты, ухмыльнулся довольно.

— Ништо… — ощерился, показав гнилые зубы. — Ништо, робяты… ништо…

Поплотнее запахнув армячишко, Матоня выбрался из балки и, подозрительно осматриваясь, быстро зашагал по дороге. В сторону, противоположную той, куда только что умчались всадники. В правый глаз ему, проглянув сквозь голые ветви осин, азартно сверкнуло солнце.

— От, зараза, — не сбавляя шага, выругался Матоня. — Ништо… Ништо…

Лишь ближе к ночи, когда темное осеннее небо рассыпалось желтыми гроздьями звезд, небольшой отряд всадников во главе с загоновым паном Ольшанским въехал в ворота Трокского замка.

Глава 10

Новгород. Ноябрь 1470 г.

Гож нож!

Раскаты грома.

Нож гож,

Пылай, хоромы.

Велимир Хлебников, «Настоящее»

Бррр! Ну и холодина! Пафнутий, блин, чего печь не затопит? С вечера-то выстыла…

— Пафнутий, эй, Пафнутий!

Ага, явился — не запылился. Что удивительно — с охапкою дров. Дескать, раньше-то не хотел входить, греметь тут, почивать мешать…

Олег Иваныч буркнул что-то недовольно и, дождавшись, когда старый слуга растопит наконец печь, послал его в подвал за медовухой. И согреться, и так, настроенье поправить… а дурное было, после вчерашнего, настроенье-то!

Вот так же сидел Олег Иваныч вечерком дома, никого не трогал, мело на улице мокрым снегом — не то что в корчму тащиться, но и поближе-то в гости никуда не хотелось, ни к Панфилу, ни к Олексахе.

Явились… Вчетвером, вид официальный — дальше ехать некуда. От важности только что щеки не лопались. Пристава судебные, из посадничьей канцелярии клерки. Явились первоначальные показания снять, перед судом…