Книга Уйди скорей и не спеши обратно - Фред Варгас

Значит, старика не удалось убить, а Антуана схватили. Вы скоро догадаетесь, кто его отец, тем более что моя мать этого совсем не скрывает, и вы скоро придете сюда. Двое уже сторожат внизу в машине. Все сорвалось, так что я сматываюсь. Не пытайтесь меня искать, не выйдет. У меня куча наличных, которые я сняла со счета этого простофили Дамаса, так что я выкручусь. У меня есть африканский костюм, Лизбета подарила на праздник, пока эти олухи будут рты разевать, меня уже и след простыл. Так что зря не старайтесь.

Сейчас только быстренько все разъясню, чтобы поняли, что Антуан ни при чем. Он ненавидел Дамаса так же, как я, да только где ему было что-то придумать. Он только и умел, что слушаться мамочку и папашу, когда тот его поколотит, и тогда он от злости кроликов душил и кур, вот и все, на что он способен. Понятное дело, он ни капли не изменился. Отец наш, может, и был большой шишкой и строил самолеты, да только сволочью он был тоже порядочной, хочу, чтоб до вас дошло. Только и умел, что баб брюхатить да тумаки раздавать. У него уже был сын, которого он признал и вырастил в роскоши, в Париже. Это я про этого недотепу Дамаса. Нас-то он стыдился, мы были нищими пащенками из Роморантена, нас он так и не признал. Говорил, репутация ему дороже. Зато уж на оплеухи никогда не скупился, этого добра мы с матерью и братом накушались предостаточно. Мне было плевать, я поклялась когда-нибудь его прикончить, да только он потом сам застрелился. А денег матери совсем не давал, так, только чтоб не помереть с голоду, боялся, что соседи скажут, если мы побираться пойдем. Сволочь он был, негодяй и трус, а больше никто.

Когда он подох, мы с Антуаном подумали и решили, что имеем право на часть денег, раз уж имени своего он нам не дал. Мы имели право, мы ведь все-таки его дети. Все это хорошо, но ведь сначала надо доказать. Понятное дело, на генетическую экспертизу нечего было рассчитывать, он ведь велел рассеять свой прах над Атлантикой. Но это можно было сделать с Дамасом, который отхватил жирный кусок и не поделился. Да только мы подумали, что Дамас-то, понятное дело, не согласится на генетический тест, ему ведь придется тогда две трети денег отдать. Вот если бы он полюбил нас, подумала я. Или хотя бы одну меня. Я-то умею приласкаться. Мы подумывали избавиться от него, но я Антуану сказала: нельзя, а то придем мы требовать наследства, и кого в первую очередь заподозрят? Понятное дело, нас.

Приехала я в Париж с одной целью: объявить, что я его единокровная сестра, поплакаться на бедность и заставить его меня признать. Через два дня Дамас раскололся. Принял меня как родную, поплакал вместе со мной, а когда узнал, что у него и братишка имеется, и того пуще растрогался. Да захоти я, он бы у меня с рук ел, этот болван. Так что все шло как по маслу, я имею в виду наш с Антуаном план насчет анализа ДНК. Нам бы только заполучить эти две трети — и прости-прощай Дамасик. Не люблю я таких парней, гора мускулов, а сам то и дело нюни распускает. И только потом я заметила, что с головой-то у него нелады. А поскольку он во мне души не чаял и нуждался в добром слове, то и рассказал мне весь этот идиотский план, про свою месть, про чуму, про блох и всю эту дребедень. Я знала все до мелочей, он, бывало, часами со мной беседы вел. Фамилии тех типов, которых он разыскал, адреса — все. Я ни секунды не верила, что эти дебильные блохи могут кого-то убить. Ну и, понятное дело, я решила изменить свой план, поставьте себя на мое место. Зачем же нам довольствоваться двумя третями, если можно заполучить все? У Дамаса было имя отца, этого уже за глаза хватит. А у нас — ничего. А лучше всего было то, что Дамас-то и не собирался тратить папашины денежки, это, говорит, грязные деньги, они прокляты. Между нами говоря, ему, похоже, в детстве тоже пришлось несладко.

Пишу второпях. Итак, Дамас исполнял свои ритуалы, а мы убивали следом за ним. Если бы все удалось завершить, Дамас навечно бы угодил за решетку. После восьмого убийства я бы как ни в чем не бывало навела полицию на его след. Уж я-то сумела бы. И потом, я управляла его деньгами, то есть обкрадывала его вместе с Антуаном, а там хоть трава не расти, мы просто возвращали свое. Антуан только слушался меня и убивал, так мы порешили, и ему это нравилось — и слушаться, и убивать. У меня-то сил не хватило бы, да и не люблю я это. Я только помогла ему выманить на улицу тех двоих, Виара и Клерка, когда кругом было полно легавых, и Антуан прикончил их по очереди. Поэтому я вам и толкую, что он не виноват. Он просто меня слушался, больше он ни на что не способен. Попроси я его достать луну с неба, он бы пошел не раздумывая. Не его это вина. Его бы лучше в дурдом какой хороший, а не в тюрьму, понятное дело, так было бы по справедливости, он ведь ни при чем. Черепушка у него совсем не варит.

Дамас-то узнал, что люди помирали, и допытываться не стал. Думал, что это «сила Журно» действует, а больше и знать ничего не хотел. Вот дубина-то. Я бы здорово его облапошила, если б не вы. Ему бы тоже не мешало хорошенько мозги прочистить.

А у меня все путем. Я всегда что-нибудь придумаю, и за будущее я не волнуюсь, так что и вы не тревожьтесь. Вот если бы Дамасу пришло в голову послать немного из его грязных денег моей матери, никому бы от этого плохо не стало. Только про Антуана не забудьте, я на вас надеюсь. Поцелуйте за меня Лизбету и эту дурынду Еву. Обнимаю вас, хоть вы и все напортили, но мне такие, как вы, нравятся. Не держите зла,

Мари-Бель.

Адамберг сложил письмо и долго сидел в темноте, подперев кулаком подбородок.

Вернувшись на службу, он молча открыл камеру Дамаса и сделал знак следовать за ним. Дамас сел на стул, откинул назад волосы и посмотрел на него внимательно и терпеливо. Так же молча Адамберг протянул ему письмо сестры.

— Это мне? — удивился Дамас.

— Нет, мне. Прочти.

Дамас тяжело перенес удар. Письмо дрожало у него в руках, он поддерживал голову рукой, и Адамберг видел, как слезы капали ему на колени. Слишком много сразу пришлось пережить, ненависть брата и сестры и полный крах веры в могущество Журно. Адамберг тихо сел напротив и ждал.

— Так блохи были незаразны? — прошептал наконец Дамас, не поднимая головы.

— Нет.

Дамас еще долго молчал, сжав руками колени, словно проглотил горькое питье, которое застряло в горле. Адамберг почти видел своими глазами, как тяжелая правда обрушилась на него, сдавила ему голову, как лопнул его воображаемый мир, словно воздушный шарик, как опустошена его душа. Он не знал, сможет ли юноша выйти из кабинета на своих ногах с этим грузом, который свалился на него, словно метеорит.

— Так чумы не было? — спросил Дамас, с трудом шевеля губами.

— Никакой чумы не было и в помине.

— И они умерли не от чумы?

— Нет. Их задушил твой единокровный брат Антуан Юрфен.

Силы снова покинули Дамаса, он опять сжал руками колени.

— Задушил и вымазал углем, — продолжал Адамберг. — Тебя не удивили эти следы удушья и уголь?

— Удивили.

— И что?

— Я думал, это полиция выдумала, чтобы скрыть чуму, чтобы не пугать людей. А это была правда?