Книга Выстрел на Большой Морской - Николай Свечин

Уф! Сердцу у Лыкова билось, как паровой молот. Он боялся сделать ещё одно обследование и убедиться, что найденный лаз слишком для него узок. Наконец, он решился. Встал на колени, сунулся внутрь. Голова пролезла легко, но накачанные плечи застряли. Чёртов атлетизм! Впервые в жизни Алексей проклял свою силу. Но потом взял себя в руки. Сбросил пальто, переложил револьвер запазуху, как-то сложился, ужался — и пополз.

Полз он долго, казалось, целую вечность. Вспоминая потом это приключение, Лыков оценивал преодолённое им расстояние саженей в пятьдесят. Лаз то расширялся, то сужался, имея малозаметный подъём. В двух местах Алексей основательно застрял; казалось, всё, хода нет, нужно возвращаться назад. Снова его охватывало отчаяние. Пришлось сначала бросить баклажку, но во второй теснине не помогло и это. Каким-то чудом сыщик сумел извернуться и выскользнуть из чемарки, и это его спасло — он протиснулся дальше. Наконец, почти уже сходя с ума от страха и нечеловеческого напряжения, Лыков увидел впереди свет. У него сразу прибавилось сил. Ещё несколько минут — и он выбрался на поверхность. Тусклое весеннее солнце ослепило сыщика, резь в глазах заставила зажмуриться, но вскоре прошла. Первое, что он обнаружил — это кот. Красивый, дымчато-серой масти, тот стоял возле лаза и словно бы дожидался Алексея. Смотрел он ласково и как-то ободряюще…

— Спасибо тебе, Божье создание! — титулярный советник протянул запачканную землёй руку и погладил кота. Снова мяукнув («Ну, пока!»), тот неторопливо сошёл вниз под гору.

Лыков выбрался на поверхность и осмотрелся. Было три часа пополудни. Славно припекало, снег на вершинах холмов уже стаял, но в оврагах ещё лежал большими грудами. Живой! Хорошо-то как…

Вокруг не было ни души. Слева, у подножья горы, Алексей увидел вход в пещеру, куда он шагнул четыре дня назад, и решил его обследовать. Вдруг Благово с Эффенбахом уже там и, обливаясь слезами, шуруют в две лопаты? То-то обрадуются…

Спустившись вниз, сыщик первым делом вынул «бульдог». Всё же он находился в Даниловских каменоломнях. Войдя в галерею, Алексей не обнаружил трупа Юсуфа — кто-то его уже прибрал. Осторожно и бесшумно он двинулся вперёд, хотя всё его существо противилось возвращению в подземелье. Факела при себе у Лыкова уже не было, но за четыре минувших дня он научился обходиться без света. Пройдя так саженей сорок, он услышал отдалённый шум, а потом разглядел и тусклый огонёк. Удвоив осторожность и поставив револьвер на боевой взвод, сыщик подкрался к освещённому месту поближе. Он увидел, как человек высокого роста и богатырской комплекции в полном одиночестве пытается прорыться вглубь галереи. Стоя по колено в грунте, он, словно крот, настойчиво и неутомимо отгребал лопатой землю себе за спину. Судя по отвалам, человек уже пробился вперёд саженей на пять.

Убрав «бульдог», Лыков вышел в круг света, образуемый масляной лампой, и сказал вполголоса:

— Фёдор, я живой. Отдохни немного.

Богатырь замер, бросил лопату, обернулся — и со всех ног бросился к Алексею. Подбежал, обнял — и разрыдался… Федя-Заломай стоял и ревел белухой, боясь выпустить Алексея из могучих рук. Наконец, тот высвободился сам, отступил на шаг и проговорил, растроганный:

— Ну, полно, полно… Всё хорошо… Ты как здесь оказался?

— Господин Лыков! Господин Лыков! Ах, Есусе Христе сыне Божии, спасибо тебе, благодетелю и всех бедняков засупнику… Вы живы! А я… четвёртый день лопатою ворошу, вона скока нарыл!

И хлопец показал на отвалы.

— Герой! — похвалил его титулярный советник. — Тут саженей не меньше пяти-шести. Оставалось всего-ничего; ещё сто с хвостиком.

Фёдор осёкся, но Лыков тут же крепко обнял его и поцеловал в залитую слезами щёку.

— Главное не это, а то, что ты меня не бросил!

— Как же я вас брошу? Вы наставник мой и покровитель.

— Спасибо тебе за верность. Всё же: как ты здесь оказался? Я же велел вам с Шарапом уезжать.

— Мы и уехали. Тока беспокойно мне стало. Еду, а сам думаю: а вдруг вы тама в опасности? Один, без помощника… Откатили напримерно версту, на подъёме я соскочил — и назад. Шарап мне кричал вослед, но я не слушался. Вертаюсь — а из пещеры дым валит! Чёрный, вонючий… И никого. Я в неё шасть, смотрю — трухмен[125]лежит, что с вами остался. Мёртвый. Тута я совсем за вас перепугался. Эх, думаю, пень ты дубинородный, бросил-таки господина Лыкова! А войти нельзя, задохнешься. Долго я ждал, покуда весь дым сойдёт, и тогда токмо в пещеру полез. Вот здесь нашёл, что вас завалило. Плакал, плакал… Опосля вернулся в Даниловку. Купил лопату, ланпу, водки и хлебу. Решил вас раскопать. Вот.

— И все четыре дня копал?

— Ага. Здешние ко мне приходили.

— Какие здешние?

— Разбойники. Страшные… Расспрашивали, чево я здеся делаю. Я рассказал. Не тронули. Посмеялись да ушли; трухмена тока свово забрали.

— Где же ты ночевал?

— У выхода. Костёр жёг. Тут в овраге под снегом полнёхонько валежнику.

— А чем питался?

— Хлебом.

«Нельзя такого человека в дергачах оставлять, — подумал Алексей. — Он ещё не испорченный, только очень наивный. Возьму с собой в Петербург. Если научится грамоте, устрою в полицейский резерв. Хороший городовой получится! Не осилит — пристрою в услужение к порядочному человеку. Приглядывать буду и помогать; негоже эдакими верными людьми бросаться!».

— Вот что, Фёдор, — сказал он мягко. — Ты, помнится, просил меня взять тебя к себе. Не передумал?

— Я же эта… господину Ногтёву присягу давал.

— А если он отпустит тебя со мной?

— О! — Заломай воздел вверх ручищи. — Бегом побегу! Моя главная мечта, господин Лыков, при вас находиться. Очень вы у меня доверие вызываете! А с моим умишком так рассудить: ежели к хорошему человеку не пристроюсь, пропаду.

— Ну и договорились. Зови меня теперь Алексей Николаевич.

— Слушаюсь, Лексей Николаич! Уж не пожалеете…

— Тогда поехали в Москву. С Ногтёвым я сам поговорю, сегодня же, и вещи твои заберу. Тебе в Шиповском доме появляться незачем.

— А у меня, Лексей Николаич, всё на мне, другого нету. Тама что, токмо тюфяк, так он ихний.

— Ещё лучше. Тогда двинули на дорогу возницу искать, а то я замёрз уже.

И они пошли к людям. Вид у них был босяцкий: чумазые, перепачканные в земле, а Лыков при таком холоде в одной жилетке и порванных на коленях брюках. Словно выходцы с того света, подумал Алексей, и вдруг понял, что он и в самом деле выбрался именно оттуда… И ничего — жив, здоров; много, если отделается насморком. Сильный организм, несмотря на четырёхдневный пост, сбоев не давал. Молодая кровь бурлила, мышцы играли, солнце грело и наполняло каждую его клеточку радостью жизни. Из такой могилы выскочил! Теперь ему сам чёрт не брат!