Книга Выстрел на Большой Морской - Николай Свечин

Постояв несколько секунд, Лыков развернулся и побежал обратно, считая про себя шаги. И на двести семьдесят втором шаге наткнулся на точно такую же осыпь. Всё, он в ловушке!

Сыщиком овладело мгновенное отчаяние. Он полез по земляной куче, добрался до её верха, отложил факел и принялся разгребать грунт руками. Четверть часа ушло у него прежде, чем он осознал бессмысленность этого занятия. За это время Лыков углубился в осыпь всего на аршин: как только он отгребал землю, с потолка валились новые куски…

Наконец, взяв себя в руки, он отошёл назад, сел и задумался. Эффенбах примется искать его через три дня. Эх, дурак! Спуделял. Надо было сказать: через два… Тоську и Федю-Заломая возьмут, и те укажут место, где они простились с Лыковым. Тогда власти начнут раскопки в Ивановской пещере. Интересно, на каком расстоянии взрыв обрушил своды галереи? Одновременно в ней могут работать не более двух землекопов. Хватит ли у него сил, а главное, воздуха, чтобы дождаться их?

При этой мысли Алексею вдруг показалось, что стало труднее дышать. Но он жёстко осадил себя: главное — не вдаваться в панику.

Потом титулярный советник подумал о Юсуфе. Вот ведь человек! Понимая, что сейчас умрёт, он решил погубить и врага, даже уже после своей смерти. И сумел так сыграть, столь натурально дёрнуть веком, что сыщик поверил. Ума у барантача было не много, а вот азиатской хитрости — с избытком. Эту хитрость Лыков недооценил, и теперь он действительно на краю гибели… Как у солдата, поступок врага вызывал у него уважение.

Значит, Рупейто-Дубяго с колбасником скрывались в правом коридоре. И когда он, Лыков, прислушивался, ползал в поисках следов и нюхал воздух, они таились в темноте и ждали. Возможно, всего в нескольких шагах от него. И дождались, когда сыщик шагнул в левый коридор, оказавшийся началом петли. Тогда убийцы вышли из укрытия и заложили динамитный патрон так, чтобы обрушить оба хода и часть основной галереи. Потом подожгли шнур и убежали. Ловко…

Итак, в лучшем случае четыре дня. А в худшем, если завал длинный — недели или месяцы. А как их прожить? Двести семьдесят два шага — это значительное пространство; воздуха должно хватить надолго. Если не заниматься бессмысленным копанием и потушить факел, то удастся и ещё растянуть. Но как быть с питьём? В полку говорили, что без него человек умирает через три дня!

Лыков полез в боковой карман пальто и вынул баклажку. Перед тем, как отправиться сегодня утром в Нижние Котлы, он заправил её водкой. Подумал, что в пещере будет холодно и залил туда целый штоф[124]. Вот молодец! Если экономить, то на неделю хватит. А еда? Без неё, говорят, можно протянуть около трёх недель. В Германии вон голодом разные болезни лечат и, будто бы, успешно. А он, умница, ещё и краюху хлеба догадался сунуть в карман. Думал водку ею закусывать, а теперь это его главный пищевой ресурс.

Лыков повеселел. Ещё поглядим, чья возьмёт! На хлебном вине мы ещё поборемся! Что у него ещё есть? Спичек полный коробок. Факел, у которого на три четверти обгорел фитиль, и ещё один нетронутый. Неплохо, неплохо… Значит, сидеть и не рыпаться. Беречь силы и воздух, ждать, пока отроют.

И началось его сидение. Лыков регулярно заводил часы и отмечал прошедшие сутки чертой на стене. Вскоре ему уже сделалось зябко и пришлось прогуливаться по коридору, чтобы согреться. Вино в баклажке тоже убывало быстрее, чем ему бы того хотелось, но к концу первых суток сыщик услышал вдалеке стук падающих капель. Обнаружилось, что в одном месте из свода просачивается вода.

На вторые сутки хлеба уже не осталось, и Алексея начал мучить голод. На войне и потом на Кавказе ему выпадало всякое, и голодать тоже приходилось; сыщик терпел. Более всего его угнетала темнота. Факелы приходилось беречь и без необходимости не зажигать. Донимал сильно холод. Лыков садился на корточки, обхватывал плечи руками, чтобы не растерять тепло своего тела, и сидел так часами. Когда он засыпал, то прислонялся спиной к стене и вскоре просыпался от озноба.

Лыкова грели воспоминания. Он закрывал глаза и видел дом, детство, маменьку с сестрой; особенно же любил представлять Вареньку Нефедьеву. Как она там, прекрасная богачка? Вот бы найти клад — в пещерах они встречаются! — выйти в отставку и приехать к ней свататься.

Но иногда Лыковым овладевало отчаяние, ощущение безысходности и неизбежности мучительной смерти. От голода или от удушья — какая разница? Огромная могила, казалось, давила на его плечи и высасывала жизненные силы. К чему ложь? Если быть честным перед самим собой, ясно же, что спасение невозможно! Это гроб. Галерея обрушилась, быть может, на все восемьдесят саженей. Свод, видимо, треснул, и при попытке отрыть землю сверху станут валиться всё новые и новые массы. Полицейские побьются пару дней, потом поймут, что без толку. Снимут фуражки, перекрестятся и уйдут… Один Благово станет раз в год приезжать сюда и часами молча сидеть у входа. Варенька всей правды никогда не узнает — никто ей не скажет. И маминьке не скажут — как такое объяснить? Наврут, что утонул и тела не нашли. Все его попытки бороться, продлить существование — ненужное геройство, позёрство перед самим собой. Всё кончено. Он погребён заживо, и осталось только умереть, как христианину. То есть, в страшных мучениях… Уж лучше вложить ствол «бульдога» в рот, нажать — и дело с концом!

В таких мыслях Алексей прожил целый день, и день этот стал самым тяжёлым в его короткой жизни. Лишь под вечер сыщик несколько укрепился духом. То ли смирился, то ли успокоился. Будь что будет! Умирать — значит, умирать. По его, Лыкова, службе такой исход весьма даже вероятен. Но кончаться титулярный советник будет достойно. Как сильный человек, а не как хлюпик. Георгиевский кавалер всё-таки! Ну, и… вдруг произойдёт божественное чудо? Никогда не стоит зарекаться. С этим и уснул.

На четвёртый день своего заточения, вскоре после полудня, Лыков отошёл в дальний конец коридора справить нужду. Вдруг он увидел в темноте зелёные фосфорицирующие глаза! Ну вот, подумал сыщик, я уже и свихнулся… Что-то быстро; а ещё кавалер… Глаза были явно кошачьими, помещались низко у самой земли и медленно к нему приближались. Ну откуда в этой могиле мог взяться кот? Сейчас подожду немного, и жираф явится, горестно вздохнул Алексей. Отчаяние его достигло высшего предела. Может, всё же застрелиться, пока ещё он владеет своими поступками? Лучше быстрая смерть, чем тягостное ожидание конца…

— Мяу! — раздалось в тишине.

«Так… Вот уже и слуховые галлюцинации…»

Неожиданно Лыков почувствовал, что бесплотное животное, плод больного воображения, очень даже натурально потёрлось об его ноги. Что за чертовщина? Дрожащей рукой титулярный советник зажёг спичку и увидел возле себя красивого пушистого кота, вполне материального. Непонятной из-за темноты расцветки, тот тепло урчал и ходил кругами… Откуда явилась эта животина? Четыре дня никого не было, и вдруг… У сыщика спёрло от волнения дыхание.

— Кыс-кыс-кыс! — выдавил он из себя кое-как, но спичка погасла и глаза тут же исчезли.

— Эй, ты куда? Стой, вернись! Барсик! Васька! — в отчаянии закричал Алексей, и глаза опять зажглись, совсем неподалёку. Дрожащими руками Лыков зажёг новую спичку. Кот обнаружился в нескольких шагах; он приветливо махал хвостом и смотрел с дружелюбным любопытством. Потом вторично сказал «мяу» и исчез в стене! Алексей не верил своим глазам. Куда он делся? Спичка тем временем тоже затухла. Наощупь сыщик добрался до того места, где только что стоял кот, пошарил над полом и обнаружил отверстие. Как же он раньше его не замечал?