Книга Аутодафе - Александр Щеголев

– М-да… – задумчиво протянул Юзеф. – На вид лет четырнадцать-пятнадцать… В звериной ипостаси процессы старения замедляются, но не так уж сильно. Стало быть, родилась она лет девятнадцать-двадцать назад, никак не больше.

Затянутая в сеть, у их ног лежала девчонка – худенькая, смуглая, ничем не отличающаяся от местных жительниц. Если, конечно, девушку-туркменку догола раздеть и изрешетить автоматным огнем с близкой дистанции.

Впрочем, раны исчезали, затягивались. Куда медленнее, чем в зверином облике, но затягивались… Хотя миостагнатор оставался в крови. Никакой опасности девчонка сейчас не представляла. Если не ввести антидот, естественно.

– А это значит: прайд, – продолжил свою мысль Юзеф. – Целый прайд таких зверюшек жил у нас под самым носом – а мы ни сном, ни духом…

– Нереально, – усомнился Радецки. – Уж заметили бы. Не было нападений на людей. Даже на скот – не было. Может, забрела с той стороны? – Он кивнул в направлении границы.

– Нет, – отрезал обер-инквизитор. – Я связывался с шейх-уль-исламом. И там всё тихо.

– Значит, латентный W-ген… – не сдавался Крокодил. Лесник в дискуссии не участвовал. Внимательно наблюдал, как сокращается смуглая кожа рядом с маленькой, остренькой девчоночьей грудью – выталкивая кусочек серебряной оболочки пули…

– Дремавший два века ген? – сухо спросил Юзеф. – Не бывает. – И добавил с вовсе уж странным выражением: – Ладно, вскрытие покажет… Семаго-младший будет доволен…

Лесник вспомнил небольшой и загаженный лесок неподалеку от подмосковного Реутова. И девчонку-вервольфа, так же лежавшую у их ног. Тогда Семаго-младший остался весьма недоволен. Труп Ядвиги ему не достался. Сгорел на сооруженном там же погребальном костре. Труп дочери Юзефа…

– Значит, приспособились, – предположил Лесник. – Или охотятся лишь на диких животных, или вообще не питаются в звериной ипостаси. Тогда здесь, в глухом углу, вполне мог выжить прайд… А эта совсем молоденькая – и засветилась. Иных вариантов нет. Ну что, вызываем вертушку?

Ему хотелось поскорее покончить с этим делом. И забыть. Если сумеет…

– Не охотились, – согласился Юзеф и надолго молчал. Тоже вспомнил Ядвигу? Потом обер-инквизитор заговорил с тем же, так и не понятым Лесником выражением: – Видел я там, за поворотом, вроде как подходящую площадку. Схожу посмотрю ещё раз. А вы тут приглядывайте за ней…

Лесник изумленно посмотрел на Крокодила. Что за ахинея? Отчего бы им не подняться на борт зависшего вертолета точно так же, как спустился полчаса назад обер-инквизитор? И не поднять груз на тросе?

А Юзеф продолжал удивлять:

– Внимательно приглядывайте! Попадались мне свидетельства, что у этих тварей и в человеческом облике сила феноменальная. Чуть оклемается – может разорвать сети…

Крокодил изумленно посмотрел на Лесника. Оклемается? Разорвет прочнейшие, к тому же армированные серебром сети? Оклемается без введения антидота?!

Юзеф ничего не добавил. Пошел прочь тяжелым размеренным шагом. И скрылся за поворотом.

* * *

– Упустили… – процедил обер-инквизитор, переводя тяжелый взгляд с одного агента на другого.

Те стояли с самым печальным и покаянным видом.

– Виноваты, не уследили… – попытался объяснить Радецки. – Чуть отвлеклись, а она..

– Куда? – перебил Юзеф.

Крокодил кивнул на почти отвесную стену ущелья:

– Наверх… Мы глазам своим не поверили, пока за пушки схватились, она уже…

Лесник стоял молча, демонстрируя медленно намокающий кровью бинт на руке: мол, пытались, делали что могли…

– Достаточно, – вновь перебил Крокодила Юзеф. – От операции я вас отстраняю. Объяснять продолжите дисциплинарной комиссии Капитула. Думаю, по месяцу ареста вам обеспечено… Пошли, вертушка на подлете.

Радецки подобрал обрывки сетей, понуро пошагал за обер-инквизитором. Месяц в подвале скита, на хлебе и воде, – бр-р-р..

Лесник же чуть задержался. Сделал несколько шагов к обрыву и выбросил использованный шприц-тюбик из-под антидота.

Глава 6АУТОДАФЕ В ИСТОРИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ

1

Стемнело. Свет не был включен. На столе подмигивала двумя зелеными светодиодами рация – Мартину казалось, что это глаза затаившегося в темноте хищника. Безжалостного, готового прыгнуть, убить…

По рации должен был поступить приказ, состоящий из одной кодовой фразы. Приказ на аутодафе – в современном понимании этого слова. В понимании Новой Инквизиции. Приказ на уничтожение нескольких сотен людей, родившихся другими и живущих по-другому. Или не-людей – чтобы выполнить приказ, наверное, стоило думать именно так. Но у Гены Мартынова думать так не получалось. После того, как Серега… Не получалось.

Впрочем, могла прозвучать и отмена приказа. Но агент Мартин не верил в подобный исход. Огромная машина Сибирского военного округа уже пришла в движение – машина, подавляющее большинство людей-винтиков в которой понятия не имеют, чем и в чьих интересах будут заниматься… Учебная тревога, учебная цель, нажатая кнопка – ракеты «воздух-земля» поползут по экранам безобидными светящимися точками, где-то вдали, в десятках километров, к небу взметнется пламя, и всё закончится. Цель отработана на отлично. Можно спокойно ожидать благодарности командующего СибВО в приказе по итогам учений…

Но Мартин знал. Знал, что именно им – ему, Леснику, другим солдатам Инквизиции – придется здесь, в Лесогорске, сделать главное. Сделать так, чтобы не повторилась ошибка семьдесят девятого года. Чтобы живым не ушел никто.

Лесник словно чувствовал настроение младшего коллеги. Говорил негромко, как будто рассуждая сам с собой. Говорил слова, вроде и не относящиеся напрямую к делу, – любопытные исторические аналогии, не более. Но Мартин чувствовал: его убеждают. Мягко, но настойчиво. А если убеждения не подействуют, то…

– Аутодафе стало для людей словом-пугалом… – говорил Лесник. – Услышав его, все тут же морщат нос от вони горелого мяса и не желают задумываться, что же за реальные причины стояли за аутодафе, за актами веры… И об их реальных последствиях не желают вспоминать. Хотя достаточно знать историю в объеме школьного курса, чтобы произвести корелляцию между числом аутодафе в той или иной стране – и числом убитых в междуусобных религиозных войнах. Про средневековую Испанию рассказывают глупые страшилки – можно подумать, что осужденных там приковывали к столбам, обложенным поленьям, каждый день, а по праздникам – в удвоенных количествах… Не к ночи помянутый Солженицын однажды произвел нехитрый расчет – поделил количество осужденных испанской инквизицией на количество лет ее существования… Занялся арифметикой буревестник контрреволюции не из любви к инквизиторам, естественно, – для сравнения с ГУЛАГом. И получилось меньше ста сожженных в год. От ударов молниями люди гибли чаще, по крайней мере до изобретения громоотвода. А результат очевиден: Испания не знала религиозных расколов и, соответственно, религиозных войн и смут. Во Франции инквизиторы оказались куда либеральней – и в результате французы постоянно резали французов в войнах за веру. Хорошо, хоть нашлись люди, сообразившие, что малой кровью уже не отделаешься, и организовавшие акцию, известную в истории как Варфоломеевская ночь. Первое массовое аутодафе – аутодафе в современном понимании слова… И до сих пор либералы всех мастей стонут над несчастными, безвинно зарезанными гугенотами: жестокость! кошмар! варварство! Тридцать тысяч убитых! Никто не вспоминает, что гугеноты резали при любой оказии католиков с не меньшим рвением. И мало кто задумывается, что в соседней Германии инквизиция тоже поначалу благодушествовала и не задавила процесс Реформации в зародыше. А потом, когда зараза распространилась, не нашлось никого, способного организовать свою Варфоломеевскую ночь. Результат известен: тридцатилетняя резня между германскими католиками и протестантами втянула в себя все соседние страны. Счет жертв пошел не на сотни и даже не на десятки тысяч – на миллионы. К концу Тридцатилетней войны Германия потеряла почти половину населения А если считать лишь мужчин, то четыре пятых. Вот тогда они спохватились. И «Молот ведьм» сочинили, и даже в маленьких городках сжигали по нескольку сотен в год… Причем, заметь, «Молот ведьм», а не «Молот колдунов»! Большинство сожженных оказались именно женщинами. Исправляли демографическую ситуацию, как умели… Кстати, любопытный факт: именно в десятилетия, последовавшие за той войной, во многих немецких католических общинах де-факто установилось многоженство. Жаль, Церковь и государство не закрепили эту практику. Всё-таки лучше, чем изводить дрова на избыток женского населения…