Книга Caprichos. Дело об убийстве Распутина - Рина Львовна Хаустова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При помощи Гучкова и Родзянко по стране начали хождение подложные письма государыни и ее дочерей к Распутину, которые жадно читались и приводили общество к убеждению, что не только государыня является развратницей, любовницей эротомана и хлыста, но и старшая дочь государя тоже. Начали хождение различные фальшивки – фотографии, письма, записки «самого Распутина». Эти документы были тщательно проверены впоследствии ЧСК.
Рассказывает Владимир Руднев, следователь ЧСК:
«…я приступил к исполнению моей задачи с невольным предубеждением… вследствие читанных мною отдельных брошюр, газетных заметок и слухов, но тщательное и беспристрастное расследование заставило меня убедиться, насколько эти слухи и газетные сообщения были далеки от истины».
Владимир Родзянко, председатель Государственной думы, которого впоследствии станут называть самым громогласным и глупым участником заговора, несколько раз пытался убедить государя удалить Распутина, делал доклады, вооруженный слухами и газетными публикациями, организованными Гучковым. Выйдя от царя, постоянно сплетничал и врал. Родзянко не отрицал, что, пытаясь воздействовать на государя, он постоянно советовался с семьей своих родственников Юсуповых. Юсуповы с самого начала покровительствовали начатому дядей Мишей скандалу. Покровительствовала «разоблачениям Распутина» и сестра государыни великая княгиня Елизавета Федоровна, близкая подруга Зинаиды Юсуповой. Государыня не без оснований полагала, что одна из брошюр – «Григорий Распутин и мистическое распутство», принадлежащая перу религиозного писателя Новоселова, готовилась к выходу в свет с благословения и одобрения «дорогой Эллы». Отношения между сестрами становились все напряженнее – сестры разошлись по разные стороны баррикад. Окружение сестры постоянно интриговавшее против Распутина, государыня стала называть «ханжеской кликой Эллы».
Как относился к кампании по дискредитации трона сам государь? Доклады Родзянко и публикации в газетах вызывали у государя, который хорошо знал Распутина, только одно чувство – чувство раздражения и гнева. «Я буквально задыхаюсь в этой атмосфере сплетен и грязи», – говорил император. Но запретить публикации после дарования «свободы слова» он не мог. А открыть правду о Распутине и болезни наследника не решался. Но смысл шумихи вполне понимал.
Впрочем, не только император и императрица понимали смысл происходившего вокруг имени Распутина шумного скандала.
Рассказывает Василий Шульгин, член Прогрессивного блока:
«У В. изящно-грубоватая речь, мало подходящая к посту товарища министра внутренних дел. Он сказал: «Правда вот в чем… Нет Распутина, а есть распутство… Дрянь мы, вот и все. Все же, что говорят, что он влияет на назначения министров – вздор: дело совсем не в этом… Дело в том, что наследник смертельно болен. Вечная боязнь заставляет императрицу бросаться к этому человеку. Она верит, что наследник только им и живет… А вокруг этого разыгрывается весь этот кабак… сволочь мы… И левые, и правые. Левые, потому, что они пользуются Распутиным, чтобы клеветать, а правые, то есть прохвосты из правых, потому, что они, надеясь, что он что-то может для них сделать, ходят к нему. А в общем, плохо!»
(37) Рассказывает начальник дворцовой охраны, генерал Александр Спиридович:
«…в военно-промышленном комитете Петрограда готовилась революция. Ее готовила рабочая фракция комитета под председательством меньшевика Гвоздева, которому покровительствовали Гучков и Коновалов. Они наивно полагали, что при перевороте, о котором они мечтали, рабочие будут орудием в их руках. Образовавшаяся окончательно в конце предыдущего года группа стремилась стать руководящим органом всего рабочего класса. Она выработала ряд резолюций с революционными требованиями… тогда же, она предприняла ряд мер для организации подобных групп по всей России. Гучков и Коновалов содействовали деятельности рабочих групп. В их присутствии оглашались резолюции рабочих о необходимости мира без аннексий и контрибуций… в то же самое время те же господа – Гучков и Коновалов, Некрасов нападали на правительство за то, что они хотят заключить сепаратный мир. Такова была двойная лицемерная политика Гучкова и компании, мечтавшей не о победе над немцами, а о победе над самодержавием. Они стремились к власти. Победа русской армии для них была страшна, так как лишь укрепила бы самодержавие, против которого они боролись. В недрах военно-промышленных комитетов работали рука об руку на государственный переворот представители рабочих и буржуазии. Пока им было по пути. Все это мне с горечью докладывали в охранном отделении, показывали документы».
(38) Царское Село – Ставка. 13 декабря 1916 года.
«…он (Григорий), умоляет тебя быть твердым и властным и не уступать во всем Трепову… ясно, что я права, оставаясь твердой и внушая страх, и ты будь таким, ты – мужчина, только верь крепче в нашего друга. Он живет для тебя и России. А мы должны передать бэби (наследнику) сильную страну и не смеем быть слабыми ради него, иначе ему будет труднее царствовать, исправляя наши ошибки и крепко натягивая вожжи, которые ты распускаешь. Да будет твое наследие легким для Алексея! У него твердая воля и своя голова. Не давай ничему ускользать из твоих рук и не заставь его возводить все сызнова. Стала ли бы я так писать, если бы не знала, как легко ты можешь поколебаться и меняешь решения. Знаю, что тебе больно, когда я так пишу, но ты, бэби и Россия слишком дороги мне.
Прости за это письмо, но я не могла бы спать эту ночь, мучаясь за тебя. Я страдаю за тебя, как за нежного, мягкосердечного ребенка, а он слушает дурных советчиков, в то время как Божий человек говорит ему, что надо делать. Милый ангел, вернись скорей домой, – ах, нельзя, ведь у тебя ген!.. Почему не раньше, не могу понять, почему в тот же день, как и Дума – опять странное совпадение!
Сердце и душа горят тобой – любовь моя безгранична, оттого все, что пишу, кажется резким – прости, верь и пойми – я люблю вас обоих слишком глубоко – плачу о твоих ошибках и радуюсь каждому верному шагу.
Царское Село – Ставка.14 декабря, 1916 год.
«…ты должен быть твердым. Распусти Думу сейчас же. Когда ты сказал Трепову – 17, ты не знал, что они замышляли. Спокойно и с чистой совестью я сослала Львова в Сибирь, Гучкова, Милюкова, Поливанова – тоже в Сибирь. Теперь война, и в такое время внутренняя борьба есть высшая измена. Отчего ты не смотришь на это дело так же, как я, право, не могу понять! Я только женщина, но душа и мозг говорят мне, что это было бы спасением России».
Ставка – Царское Село. 14 декабря 1916 года.
«…дорогая моя! Нежно благодарю за строгий письменный выговор. Я читал его
