Книга Безумный Пьеро - Михаил Харитонов

— Раньше-то, — жаловался он, отхлёбывая грип из огромной кружки, — пригляд за нами был. А мы служили честно. Репку сахарную сеяли, гречу, пшеничку. Вино делали всякое. Вот, к примеру, мне прадед рассказывал: мастер, которые с жемчужиной, так они свечи любили. Ну так мы пчёлок развели: и мёд у нас был, и воск, из него свечки отливали настоящие. Они свечки любили. А ещё другие были, они лаванду уважали. Так у нас той лаванды цельное поле засеяли, оттого красота происходила… Охотники бывали. На оленей диких охотились, на коз… А теперь и служить некому, и пригляда нет. Живём как трава сорная. Пьянство завелось, бескультурье. Вырождение, опять же. Раньше-то селекция была, — это слово обезьян выговорил с трудным уважением, — а теперь кто с кем. Иные из новых приплодов и не разговаривают уже. Лепестричества опять же не стало. Прадед мой сказывал про лепе-стричество, с него и свет, и тепло было. А теперь. эх! — он сокрушённо махнул волосатой лапой.

Кот задумался. Хороший, годный электорат, загибающийся без хозяина — в этом было что-то неправильное. Он на всякий случай спросил, почему местные сами не смогли выбрать себе авторитета.

Обезьян разволновался, даже рассердился. Из его сумбурных речей кот понял только, что авторитет должен жить в Доме, а местные не могут в него даже войти. Почему — Базилио так и не понял.

На прощание он попытался дать шимпу соверен. Тот его понюхал, полизал и отдал коту обратно. Баз это понял так, что хозяйство в деревне натуральное и денег здесь очень давно не видели. Тогда он спросил, как раздобыть еды. Обезьян предложил молока и хлеба, а за мясом посоветовал сходить к соседям: у них как раз умер отец семейства и они вечером собрались его провожать. Кот не очень понял, что значит «провожать», и решил уточнить. Выяснилось, что умерших своей смертью тут есть не принято, а вот устраивать поминки с обильным угощением — в традиции.

Current music: Bruce Dickinson — Chemical. Wedding

— Вопрос в одном: где этот дом. И как туда попасть, — проворчал Базилио.

Алиса посмотрела на него с недоумением.

— Так вот же он, — сказала она. — Ну, здесь.

Кот прижал уши. Сосчитал до десяти. Напомнил себе, что у других самок бывают бзики и похуже алисьего топографического кретинизма. Попытался вспомнить хоть что-нибудь сравнимое и ничего не вспомнил.

И только после всего этого он с необычайной ядовитостью осведомился:

— Здесь — это где?

Баз был уверен, что лиса ответит ему что-нибудь вроде «там, то есть тут». Но та вместо этого просто протянула руку.

Баз невольно перевёл взгляд в ту сторону. И увидел дом.

Он был перед ними — и было ясно, что он стоял тут всегда. Почему его не было видно раньше, Базилио не понял: не заметить его было просто невозможно.

Дом был белым, высоким, с двускатной крышей. Нельзя было сказать, сколько в нём этажей — в этих стенах не было окон. Не было и чего-то ещё, что есть у всех вещей — то ли тени, то ли объёма. Он казался плоским дном воздушного провала, отражением в зеркале колодца — незримого, но очень глубокого, уходящего куда-то за грань миров.

На всякий случай кот посмотрел на дом в микро, в рентгене, а потом в длинных волнах. Окружающий мир менял очертания, таял в мельтешении пятен. Дом оставался собой — чётким чёрным силуэтом, врезанным в хаос.

— Н-да, — только и сказал он. — Ну, пошли.

Лиса почему-то взяла его за руку: раньше она не делала так. Кот, чувствуя какую-то смутную тревогу, привлёк её к себе. Так они и шли — вместе, прижимаясь друг к другу.

Чем ближе подходил Базилио со своей спутницей к дому, тем яснее прорисовывались его очертания. Засверкали тонкие прутья изящной ограды. Посреди пустой стены блеснуло венецианское окно. Кот приблизил изображение, разглядел сухие ветви виноградной лозы и золотую занавесь, затканную узорами. Но при попытке проникнуть дальше он видел всё ту же пустую тьму.

Они перешли каменный мостик над ручьём. Тут словно что-то случилось с пространством: ощущение воздушного колодца пропало. Впереди открылся склон, поросший лесом. Его рассекала надвое тропа, ведущая к ограде.

Дверь была не заперта, и они вошли в безмолвно чернеющий сад, прибитый внезапной стужей.

Меж деревьев вилась дорожка, выложенная плитками. Кот шёл по ней, не чувствуя холода, осторожно приобнимая Алису за талию. Та жалась к нему: сквозь шерсть он ощущал лёгкое тепло её тела.

Дорожка завернула за угол, где стояло высокое крыльцо. Между столбиками навеса что-то остро блеснуло. Базилио присмотрелся и увидел огромную заиндевелую паутину, сверкающую в косых лучах утреннего солнца. В безупречности её формы было что-то завораживающее и жуткое.

Баз ударил в паутину лазерным лучом. Та рассыпалась. Коту почудился легчайший треск, звон — будто хрустальная бабочка сломала крыло. Лиса тоже что-то почувствовала: вздрогнула и прижалась сильнее.

Крыльцо увивал дикий виноград, побелевший от инея. Он поднимался по стене до самой крыши.

Вход был заперт. Коту пришлось встать на колени и отрезать лучом язычок замка. Петли грустно скрипнули, поддаваясь, и они вошли в стылую темноту.

Базилио перешёл на инфракрасное зрение, потом в микроволны. Мрак не рассеялся, но стал прозрачным, сквозь него проступили контуры стен, порог, вторая дверь. Дальше не было видно ни зги: внутренние стены перекрывали все диапазоны наглухо.

Кот подёргал дверную ручку. Дверь не шелохнулась. Казалось, она составляет единое целое со стеной. Что-то подсказывало, что никакой лазер здесь не поможет.

Алиса внезапно дёрнулась и схватила Базилио за локоть.

— Тут кто-то есть, — прошептала она.

Кот и сам чувствовал чужое присутствие. Кто-то или что-то. Безликая сила, стерегущая дом. Она была здесь всегда и ждала очень долго. И сейчас эта сила ждала — уже от него — знака, слова, жеста: зачем он здесь, чего ищет, на что надеется.

В уме Базилио вспыхнул искрящийся рой воспоминаний. Всколыхнулся, сгорел и осыпался лёгким пеплом, не оставив следа. Осталось одно: каюта подлодки, глубина за окном, книга на чужом языке. Закладка, обрывок — что-то о Галилее, телескопах, последняя строчка — «…написал своему покровителю: „Сегодня я, наконец, оставляю скучные дела земные и предаюсь делам небесным…“» И потом — бесконечно далёкий голос: «.но всё-таки награди кота, он заслужил.»

— Покой, — Базилио не хотел произносить этого слова: оно само вырвалось, как птица из руки.

Ничего не изменилось, не тронулось, даже легчайший вздох не потревожил тишину. Но кот почувствовал, что охраняющая сила расступилась перед ним и позволяет войти.

Он снова потянул за ручку. Дверь бесшумно отделилась от стены. В вертикальном проёме встал золотистый свет, заполненный беззвучным роеньем пылинок. Свет расширился, забрал в себя всё пространство, и тогда Базилио переступил порог.