Книга Битва за Лукоморье. Книга I - Роман Папсуев

Но сейчас разморенному новеградцу ни петь, ни играть не хотелось – гусли лежали в стороне, ожидая своего часа. С утра Садко половил рыбу в свое удовольствие, а теперь потягивал чандан-шербет – напиток из розовых лепестков, выдержанный в маленьком бочонке сандалового дерева. Закусывал сладким пурпурным виноградом и наблюдал из-под полуопущенных век за своей славной командой. «Сокол» вместил бы и под сотню человек, но для управления им хватало всего дюжины.

– Нума, что с правого борта?! – донесся с кормы громкий окрик.

Милослав, самый опытный в команде мореход, стоял, положив крепкую ладонь на рукоять судового руля, поглядывая на возвышающееся рядом деревянное ложе с волшебной картой. Плетеная лыковая шляпа с полями бросала тень на загорелое лицо новеградца, темнила светло-серые глаза и выгоревшие на солнце усы и бороду. Водя пальцем по движущимся схемам на карте, Милослав оглядывал горизонт и беззвучно шевелил губами – наверняка ворчал.

Старый друг капитана упорно не доверял «колдовским штучкам» и особенно «живой» карте, что помогала проложить путь даже в самых опасных водах. Садко подобную подозрительность считал чудачеством, ведь волшебная помощница не единожды их спасала: и от неистовых штормов уводила, и от коварных мелей, а уж новые земли открывать с ней было одно удовольствие. Да только кормчий отличался врожденной осторожностью, а потому нет-нет да и перекрикивался с впередсмотрящим Нумой – на всякий случай сверялся с проложенным курсом.

– Всё то же! – донесся сверху чуть визгливый, с приметным акцентом, голос.

За белым полотном реечного навеса матроса было не видать, но капитан и так знал, что зоркий индеянин сидит в «вороньем гнезде» и смотрит по сторонам. Лишь он мог разглядеть вдали по правому борту тоненькую полоску берега, вдоль которой летел «Сокол». Заходить в порты южных царств капитан не собирался, но держаться выбранного курса, следуя вдоль берега, всегда легче. Да любому мореходу удобнее вдоль берега идти – не надо ни по звездам путь вычислять, ни стороны света в уме держать – знай, поглядывай на береговую полосу, коли острое зрение позволяет. А у Нумы зрение было превосходное, нечеловеческое.

Садко невольно улыбнулся, вспоминая, как познакомился с маленьким индеянином, что появился в команде последним, волею случая.

В крупный юго-восточный порт Бинджай, где можно встретить мореходов со всего света, «Сокол» зашел за чудесным мускатным орехом и кардамоном. Садко дни и вечера проводил на берегу. Днем шумно и успешно торговался на рынке: нюхал специи, пробовал на язык, растирал в пальцах, морщился, тряс головой, утверждал, что такого добра в каждом порту, как грязи на болоте. Долго сговаривался с местными купцами, потом следил за погрузкой на борт специй в маленьких прочных сундучках.

По вечерам они с командой навещали местные кабаки. Знакомились с другими корабельщиками, узнавали новости и по заведенной давным-давно привычке совершенствовались в особой речи и названиях, что в ходу у мореходов всего мира. Благодаря этой привычке, со временем Садко из «главы» превратился в «капитана», да и остальные с удовольствием примерили на себя морские прозвища. Исключением стали Радята, корабельный повар, который настаивал на том, чтобы его именовали именно так, а не дурацким коротким словом «кок», да Милослав, требовавший называть себя «кормчим». Зато изучению причудливых бранных словечек на иноземных наречиях ни «повар», ни «кормчий» нисколько не противились.

В кабаках Бинджая веселились до утра, охотно обменивались с чужаками опытом, байками, а подчас и оплеухами, но все – задорно, без обид и гнева. Рассевшись за липкие деревянные столы, уплетали морские похлебки, обильно сдобренные острыми приправами. Заедали огонь во рту ароматными мягкими фруктами ярко-желтого цвета, скользкими, приторно-сладкими. Пили легкое вино и пряное молоко, от которого снова огнем горело все нутро.

Местные красотки подобно еде и вину тоже были остры – на язычок. Необычную и разношерстую, но щедрую команду приветили, впрочем, как полагается, с лаской и вниманием. Хорошо проводили время мореходы, с огоньком, и каждый раз возвращался захмелевший, но не потерявший разума капитан к кораблю своему далеко за полночь.

В последний вечер перед выходом Садко стоял в порту, глядя в черную воду между бамбуковыми мостками и бортом «Сокола», вдыхая запахи рыбы, водорослей, мокрого дерева и пряных цветов. Из задумчивости его вывели послышавшиеся издалека звуки погони. Гогот, крики, лай… Будто охотился кто-то в лабиринтах между низенькими портовыми домишками. Садко вглядывался в темень с любопытством и страстью, положив ладонь на рукоять верного палаша – ну, что там? Кого гонят? Кому помогать? Кого спасать? А может, напротив, кого ловить?..

И тут будто южная ночь выплюнула под ноги человека – не человека, зверя заморского – не зверя, две ноги, две руки – и хвост. Ростом невысок, плечами узок, а руки сильные, пальцы длинные, крепкие. Лицо шерстистое, кожа морщинистая, лоб высокий, глаза здоровенные, а уши, проколотые, с массивными серьгами – и того больше. Незнакомец дышал тяжело, с присвистом, скалился, обнажая крепкие жемчужно-белые клыки, и прижимал к груди перебитую руку.

– Эко диво, – только и успел промолвить Садко, еще не зная толком, как поступать дальше.

А нечеловек, каким-то особым чутьем опознав в нем морехода-русича, вдруг человеческим голосом заговорил, да еще и по-русски – правда, неправильно выговаривая некоторые слова:

– Я… ах-ххаххх-ха… Нума. Хорошая матроса, пригожуся я. Возимёте?

Ни разу с той ночи не пожалел капитан о том, что принял на борт Нуму. Не напоминал никогда, что тот здоровьем, а может и жизнью ему обязан. Не расспрашивал пристрастно, почему гнали и кто обидеть хотел. Не интересовался, какими судьбами индеянина занесло в такую даль, что принудило оставить родные берега. Захочет, сам расскажет. Нума же платил преданностью и благодарным усердием. Выше всех взбирался по мачте, ловко скользил по канатам, обладал зорким глазом и цепкой памятью. Язык русичей подучил, молодец. Сейчас так шпарит, что иные косноязычные из Новеграда позавидуют. Акцент, правда, остался, ну так и на Руси, куда ни поедешь, почитай везде свой говор…

Крик чайки заставил Садко глянуть в сторону правого борта, где сидел корабельный чародей Витослав. Молодой обаянник лениво обмахивался суконной шапкой, отвлекаясь лишь на одинокую чайку, что летела вровень с кораблем и общительно вопила. Похоже, просила еды, потому как чародей отвечал отдельными резкими звуками и кидал в воздух кусочки выловленной Садко рыбы. Чайка белоснежной молнией металась за гостинцами, жадно глотала, но не улетала, настойчиво требуя новой подачки.

Садко потянулся, налил еще чандан-шербета, отпил, невольно замычал от удовольствия и устроился на подушках поудобнее, оглядывая палубу и прислушиваясь.

Где-то впереди, ближе к носу и боевой надстройке звенела сталь: не терпящий безделья воевода Полуд Онеговский привычно гонял своих немногочисленных подопечных, обучая новым премудростям ратной науки. Рослый новеградец, которого Садко знал с детства, бездельничать не умел, наставляя Руфа, Абхая и Новика, троих корабельных пехотинцев – то показывал, как правильно чистить оружие и доспехи, то устраивал потешные бои, то обучал новым приемам. В общем, следил, чтоб бойцы без дела не сидели. Давеча Садко ему в личной беседе заметил, мол, почто ребят гоняешь, пусть бы отдыхали, коли деньки спокойные, а Полуд в ответ пожаловался: давно, ох как давно не случалось лихих схваток, так, глядишь, все навыки растеряют, жиром заплывут, обленятся. Так что пусть лучше попотеют лишний раз, зато в бою не подведут. Капитан спорить не стал, он привык доверять другу в воинских делах.