Книга От любви с ума не сходят - Ольга Арнольд

- Что ж, иногда невредно приходить на работу и с подбитым глазом, особенно если это способствует улучшению психотерапевтического климата в стационаре, - добродушно прокомментировала я ее бегство; всем своим видом я показывала Володе, что протягиваю ему трубку мира. Но он не принял моей протянутой руки, а вместо этого сухо отозвался:

- Извините, Лида, что я не обрадовался вашему появлению на рабочем месте. Честно говоря, я думаю, что всем было бы лучше, если бы вы остались сегодня дома, но раз ваша экстравагантная внешность сослужила нам службу - уже хорошо. Хотя сплетен теперь не оберешься.

Ах, так! Я повернулась к нему спиной и стала демонстративно вытаскивать из сумочки разные мелочи и раскладывать их на столе. Володя собрал в охапку свои истории болезни и уже в дверях, обернувшись, спросил вполне по-человечески:

- Сильно болит?

Но я уже вошла в роль оскорбленной в лучших чувствах стервы и ответила, высокомерно задрав нос:

- Нет. Когда есть кому о тебе позаботиться, выздоравливаешь быстро.

Самое смешное, что раньше, когда Володя еще только начал оказывать мне знаки внимания, никто из пациентов ничего не заподозрил - может быть, потому, что оба мы вели себя совершенно естественно, может, сплетников сбило с толку явление неземного красавца Эрика. Но когда Синицын вбил себе в голову, что между нами ничего быть не может, потому что я злостная лгунья и вполне замужняя дама, языки заработали со всей скоростью, на какую они были способны. Я лично думаю, что начало слухам положила та самая Марина, которая пулей вылетела из кабинета после моего сенсационного появления на работе.

Кстати, с этого самого дня она семимильными шагами пошла на поправку. Иногда для выхода из депрессии нужен какой-то толчок, и я всегда говорю тем, кто действительно хочет выкарабкаться - как можно больше положительных эмоций! Что ж, если мой вид и наш минутный диалог с Володей заменили собой бесконечные шоу Бенни Хилла вкупе со всеми комедиями Гайдая, я была этому только рада.

Но я хорошо понимала наших больных. Володя вел себя просто глупо, как отвергнутый девчонкой четырнадцатилетний поклонник, и со стороны это выглядело весьма забавно. Он обращался ко мне на людях только по имени-отчеству и подчеркнуто сухо; когда я входила в ординаторскую или палату, где в это время он находился, он тотчас под каким-нибудь предлогом выходил вон. Наконец, когда нам приходилось волей-неволей работать вместе -даже при всей моей самоуверенности мне иногда нужен был совет по поводу того или иного больного, но к Богоявленской я старалась без крайней необходимости не обращаться - он говорил со мной, как с совершенно чужим человеком, и при этом старался не смотреть мне в лицо. Вообще у него была такая манера: когда его что-то расстраивало или он просто был не в духе, он подходил к окну и продолжал разговор, глядя в него с глубокомысленным видом. Порой это производило такое впечатление, что он разговаривает с ним, а вовсе не с собеседником. Иногда это меня раздражало, чаще - забавляло и развлекало. Стоило Алине Сергеевне Сениной, вышедшей наконец из отпуска, один только раз увидеть нас вдвоем, как она тут же спросила меня, покачав головой:

- Что вы, Лида, ему сделали? - Но в глазах ее вспыхивали лукавые искорки.

Синицын мог бы отравлять мне жизнь мелкими придирками, но, к чести его, как заведующий он держался безукоризненно и не делал мне ни единого замечания даже тогда, когда я была не права - например, когда я начисто забыла про больную, которую мне дали.

А случай был действительно такой, что не лез ни в какие рамки. В понедельник к Ире Милославской обратилась молодая пациентка с просьбой дать ей на ночь снотворное, а то она не спит.

Ира начала искать ее историю болезни, но не нашла - и на следующее утро прибежала ко мне с вопросом: чья больная Инна С.? Не моя, спокойно ответила я и продолжала заниматься своими делами. Через пятнадцать минут в ординаторскую без стука вошел Володя; судя по неподвижной бесстрастной маске, в которую превратилось его лицо, он был в ярости.

- Я попросил вас описать первично больную С. еще в среду утром, - сказал он.

- Ничего подобного, - возразила я и тут же прикусила язык: ну конечно же, это было в тот самый день, закончившийся для меня ударом молоточка! Забыла, совершенно забыла! Тяжелые пациенты, разговор с женихом Веры, сеанс мгновенного гипноза в приемном покое… Я переменила тон и уже совсем по-другому сказала:

- А почему она сама ни к кому не подошла? Давайте, я ее возьму сейчас.

Но Володя, услышав в моем голосе раскаяние, тут же смягчился:

- Я тоже виноват - не проверил. Такое ЧП! Девушка общалась с больными в своей палате, ход ила три раза в день в столовую и считала, что так и надо. Я сам с ней буду работать, поправляйтесь.

- Я себя превосходно чувствую. Завтра у меня по графику дежурство, вот я с ней как следует и позанимаюсь.

И тут Володя меня поразил:

- Пока я здесь заведующий и пока не поймали того, кто на вас напал той ночью в переходе, вы, Лида, дежурить не будете. Я так решил, и точка, - заявил он безапелляционным тоном, повернулся и ушел.

Я смотрела ему вслед, слегка удивленная - но не слишком. Я и так себя чувствовала немного неловко среди практически нищих людей, которые работали бок о бок со мной. Сотрудникам института вообще не платили зарплату с июля. Я знала, что для меня жизнь на пятьсот штук в месяц - в значительной мере игра, я никогда не жила в бедности, и дешевая барахолка казалась мне своего рода экзотикой.

Я работала на ставку, по которой мне полагалось два суточных дежурства в месяц, и не стремилась к большему; пока у меня было только одно лишнее дежурство. Но все вокруг меня выкладывались изо всех сил, работали минимум на полторы ставки и брали как можно больше дежурств, чтобы сводить концы с концами - и все равно им это не удавалось. Да, честная бедность, прямо по Роберту Бернсу… Володя почти все время ходил невыспавшийся и с красными глазами - мне казалось, что у него нагрузка больше, чем он физически мог выдержать: заведование, отнимающее массу времени, но платят за которое гроши; бесконечные дежурства, от которых можно свихнуться… Он сам мне рассказывал про одного своего пациента, врача, который взял себе двадцать шесть дежурств в месяц, а когда у него на двадцать пятую бессонную ночь кончились стимуляторы, то, не долго думая, попытался отравиться. Володя отдежурил за меня ту ночь со среды на четверг и собирается это делать и впредь! Конечно, несмотря ни на что, он ведет себя по-мужски, джентльмен чертов! И в груди у меня засвербил червячок: мне захотелось пожалеть Володю - чисто по-женски. Мне вдруг пришло шальное желание погладить его жесткие темные, почти черные волосы, заставить его улыбнуться - он так давно не удостаивал меня улыбкой, которая совершенно меняла его лицо… Это были опасные для меня мысли.

Что же касается настоящей опасности, она как бы для меня перестала существовать. С того самого момента, как я медленно сползла на холодный каменный пол в переходе, я прекратила бояться неведомого злоумышленника. Страх внутри меня умер, осталось только желание найти убийцу сестры - моего неудачливого убийцу - и азарт охоты. Не знаю, как это объяснить психологически - может быть, тем, что окончилась неопределенность, и все стало на свои места. Но факт оставался фактом: ничто больше меня уже не пугало.