Книга Время расставания - Тереза Ревэй

Когда-то давно, в прошлой жизни, у него были доверявшие ему пациенты, престижная работа в госпитале и невеста. Он строил планы на будущее, мечтал о женитьбе, выбрал имена для своих еще не рожденных детей, надеялся стать владельцем небольшой квартиры. Теперь жизнь тридцатилетнего мужчины свелась к ежедневному сражению с голодом, холодом и отчаянием. Леви закрыл глаза. Прежде он страдал бессонницей, но теперь научился засыпать в самых невероятных местах. А эта маленькая гостиная с красными изношенными бархатными шторами на окнах, с гравюрами, изображающими новинки моды, показалась несчастному беглецу тихой гаванью, надежным убежищем. Убаюканный мурлыканьем швейных машин и шелестом голосов, доносящихся из мастерской, мужчина уронил голову на грудь.

Александр бросил взгляд в дверной проем, чтобы убедиться, что незнакомец еще не ушел. Он замер, увидев, что месье Леви спит крепким сном. Манокис охотно предложил бы бедняге провести ночь в его мастерской, но этим вечером он ждал важного посетителя. Молодая женщина, связная — Александр знал лишь ее имя, — должна была привести «гостя» в восемь часов. Александр не имел права рисковать, оставляя в квартире посторонних. «Я спрошу у него, не сможет ли он вернуться на следующей неделе», — решил меховщик.

С недавних пор он постоянно ощущал подавленность. Тот жест доброй воли, попытка помочь брату Сары, превратилась в каждодневную обязанность. От всего этого порой кругом шла голова. Слух о том, что грек связан с проводниками, помогающими попасть в свободную зону, распространился мгновенно, и к Манокису потянулись друзья друзей и знакомые знакомых, жаждущие выбраться из оккупированного Парижа. Их лица были разными: суровыми и открытыми, помятыми, измученными или румяными, с выступающими скулами или высокими лбами и твердой линией рта, — но у всех у них был один и тот же взгляд. Лихорадочный, испуганный взгляд загнанного животного. Именно этот взгляд преследовал Александра даже во сне.

В кошмарах Манокис видел себя на тихом пляже, на берегу моря, под хрустальным сводом небес — в своем детстве. Легкий бриз доносил до него ароматы вереска и диких цветов с холмов Македонии. Затем на горизонте начинал клубиться робкий туман, в то время как прозрачная вода уходила из-под его ног, как будто океан делал глубокий вдох. Потом откуда-то возникала огромная волна, которая мчалась, как табун обезумевших лошадей. Она закрывала весь горизонт, превращалась в высокую серую стену, и в ней ощущалась жестокая, грозная мощь. Александр не мог сдвинуться с места и в ужасе смотрел, как приближается эта громадина, готовая поглотить его. Он чувствовал себя парализованным, бессильным, одиноким, неспособным пошевелиться и даже просто закричать. Когда гребень волны уже был готов обрушиться на него, Манокис внезапно просыпался. Его сердце бешено колотилось, и весь остаток ночи грек не мог заснуть.

«Гость» из Лондона был самым обычным человеком, то есть ни на кого не похожим. Темно-русые волосы, светлые глаза, покрасневшие веки, тяжеловатый подбородок: приветливое, незапоминающееся лицо. Он носил темный костюм, голубую рубашку, галстук со скромным рисунком. Мужчина тепло пожал руку Александра, когда тот открыл ему дверь.

Квартира на улице Тревиз служила одновременно перевалочным пунктом и почтовым ящиком. Уже во второй раз Александр принимал у себя офицера из подразделения генерала де Голля, но все еще чувствовал себя неуверенно. Вопросы жгли ему язык: союзнические войска, как скоро они собираются высадиться в Северной Африке? Что происходит на самом деле в Советском Союзе? Русские действительно продолжают сопротивляться? В глубине души Александра зарождался глухой гнев: «О чем думают союзники? Как они полагают, сколько еще мы сможем продержаться?»

Но Александр не задал ни одного вопроса — ему мешали не столько врожденная скромность и правила вежливости, сколько твердая уверенность в том, что услышанные им ответы не будут определенными. Манокис также сделал вид, что не замечает маленького чемодана, поставленного за рулоны бумаги, в котором, скорее всего, под сменой белья находился портативный передатчик. Они ограничились разговорами о погоде и нехватке продуктов. По просьбе Манокиса мужчина, который назвался Фрэнсисом, охотно рассказывал об Англии. Такие разговоры становились для Александра некой отдушиной. В его уме эта свободная страна, расположенная на противоположном берегу Ла-Манша, приобрела почти сверхъестественную значимость.

Наконец наступил момент включить в мастерской радио. Александр закрыл двери, которые вели в прихожую и примерочную. В мастерской не топили. Днем, чтобы не замерзнуть, хватало тепла человеческих тел, девушки во время работы даже снимали митенки. Сейчас же посланник де Голля закутался в пальто и обмотал шарф вокруг шеи. Устроившись на табурете, он улыбнулся и предложил Александру сигарету.

Раздался треск и свист — это были помехи, создаваемые немцами, затем наступившую тишину нарушил знакомый успокаивающий голос: «В эфире Лондон, вы прослушаете наш пятый выпуск последних известий на французском языке».

Сталинград, 1942

Сергей с трудом освободился от объятий тяжелого липкого сна. Он медленно открыл глаза и облизнул пересохшие губы. Вот уже много недель на них сохранялся привкус пыли, но молодой человек привык к нему. Сергей лежал прямо на земляном полу, на грубом одеяле, и ему казалось, что он весит целую тонну. Его тело протестовало, не желало выходить из дремотного оцепенения.

Рядом с Сергеем лежал Владимир, походивший на надгробную статую тем, что одна его рука вся была обмотана грязными бинтами. Грязь собралась в морщинах его лица, и даже черные усы стали серыми от пыли.

Сергей приподнялся на локте. Тотчас руку пронзила сильнейшая боль. Чтобы не разбудить пятерых товарищей, он задушил готовый вырваться стон, а затем усмехнулся своей щепетильности, свойственной юной девице: неужели какой-то жалкий стон мог побеспокоить обессиленных мужчин? Нет, разбудить их смогла бы только канонада многочисленных «катюш», реактивных орудий, расположенных на западном берегу Волги.

Сергей прислушался. Где-то вдалеке раздавался глухой рокот, напоминающий раскаты грома, но стены и пол блиндажа не дрожали. В небе, над головами бойцов, кружили «музыканты» генерала Паулюса, но в данный момент они не атаковали. На каждой из машин был нарисован черный зверь, и Сергей люто ненавидел эти самолеты, проклятые «юнкерсы», которые пикировали с адским воем сирен, заставлявшим стынуть кровь в жилах. Бомбардировщики-штурмовики порождали в душе юноши отвратительное чувство бессилия.

Впервые Сергей увидел их ранним сентябрьским утром, и тогда самолеты показались ему похожими на орлов. Две тысячи бойцов 284-й Сибирской стрелковой дивизии под командованием полковника Батюка форсировали Волгу на разномастных суденышках, а над ними кружили звери апокалипсиса, сотканные из огня и железа, с крыльями с черно-белыми крестами.

Сморщившись от боли, Сергей поднялся и перешагнул через Володю. Керосиновая лампа разливала вокруг себя мутный свет. В левой части блиндажа на походной печурке булькал большой котел. Юноша поднял крышку и потянул носом. Запах разварившегося картофеля защекотал ему ноздри. Сергей зачерпнул половником жидкость, в которой плавали волокна мяса неясного происхождения, и плеснул ее в свой походный котелок. Он вспомнил, что недалеко от их укрытия видел труп расчлененной лошади. Молодой солдат пододвинул деревянный ящик, достал из кармана пару сухарей и уселся за стол.