Книга Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи - Луи Фредерик

Телефон японцам продемонстрировал сам Грэхем Белл в 1877 году, и это изобретение немедленно вошло в повседневную жизнь страны. Правда, первые аппараты, установленные в министерствах и на некоторых почтовых станциях, так плохо работали, что собеседники едва могли слышать друг друга. Только в 1890 году правительство приняло решение создать национальную компанию и стало производить набор молодых девушек для обучения их профессии телефонистки. Большинство телефонных станций было расположено в Токио, где в 1896 году насчитывалось более двух тысяч абонентов, в то время как в таком крупном торговом городе, как Осака, их было всего четыреста пятьдесят пять. Среднему классу телефон стал доступен только в 1930 году.

РАСШИРЕНИЕ ГРАНИЦ ЯПОНИИ

«…Та часть нашего военного образования, которую мы называем «воспитанием духа» и которой уделяем особое внимание, действительно дает понятие о высоких этических ценностях, несет людям возвышенную мораль и воспитывает в них чувство патриотизма и верность. И эти понятия солдаты сохраняют не только во время службы в армии, но и потом, когда они оставляют ее. Ни одна другая страна не имеет подобного воспитания, а у нас его плоды зреют всюду, где есть молодые люди, прослужившие несколько лет в армии. О солдатском духе говорится в военных инструкциях так: 1. Верность и честность. 2. Отвага и мужество. 3. Доверие и правдивость. 4. Соблюдение своих обязанностей. 5. Умеренность во всем. 6. Безукоризненная вежливость. 7. Подчинение военной дисциплине. К этому еще добавляется чувство ответственности, возлагающейся на каждого человека, как и ответственность за свои поступки. Тщательное соблюдение всех этих пунктов должно стать целью всего военного образования».

Так писал барон Суэмацу в письме в 1904 году к лорду Ньютону. Он превосходно сумел передать чувства, которые испытывали большинство японцев в конце эпохи Мэйдзи, по крайней мере молодежь, получившая возможность с 1872 года посещать начальную и высшую школы, а также университет. Хотя по своей природе японцы — мирный народ (здесь речь идет, разумеется, о крестьянах и торговцах, а не о самураях), они прекрасно осознавали необходимость создания единой нации и считали себя бесконечно обязанными императору и Японии (этот принцип назывался кококу). Образование, которое дети получали в школе, прививало им преданность стране и императору и, кроме того, любовь к родине (айкокусин), — понятие, которого, вероятно, не существовало прежде. История Японии практически не знает примеров, чтобы страна воевала с другими странами. Возможно, причиной тому послужило ее островное положение. Исключение составляет попытка Кореи и Китая захватить территории Японии в конце XIII века. Но в то же время нельзя сказать, чтобы в Японии возникли ура-патриотизм и шовинизм. Только с появлением у границ Японии европейских кораблей страх перед иностранными державами, которые считали потенциальными колонизаторами, перерос в ненависть к ним. А эта ненависть, рожденная из страха, развилась, в свою очередь, в любовь к родине. Прежнее деление населения страны на самураев и простой народ подразумевало, что благополучие последних целиком зависело от первых, в обязанность которых входила защита страны. Патриотизм, столь естественный и понятный для европейца, был еще плохо воспринят японцами. Военное сословие практически никогда не вступало в противостояние с иностранцами, так что весь его боевой опыт состоял из сражений с враждебными кланами. Гражданские войны постепенно выработали неписаный кодекс поведения воина — «Путь лука и коня» (кюбано-мити), которому должен был следовать каждый благородный воин. Конфуцианская этика сёгуната Токугавы в XVIII веке, веке относительного внутреннего спокойствия, переработала этот «закон поведения военной свиты» (Букэ Сёхато) в письменно зафиксированный кодекс, Бусидо, или «Путь воина». Этот кодекс, регламентировавший поведение воинов и относящийся только к мужчинам — членам клана, вскоре превратился в свод правил для правящего класса и приобрел социальнополитическое содержание. Простолюдины, крестьяне или торговцы, ремесленники и священнослужители не придерживались его. Их единственным правилом было повиновение правящим классам и глубочайшее почтение к императору, божественному символу Японии.

Когда в начале эпохи Мэйдзи начался всеобщий воинский призыв, народ в своей основной массе воспротивился ему и отказался участвовать в защите страны (ему казалось, что она в этом не нуждается). Простолюдины не умели и не желали сражаться, считая, что это удел самураев. Сами же самураи отнюдь не стремились передавать свои привилегии народу и таким образом подрывать свой престиж.

В 1881 году японская армия насчитывала тридцать три тысячи солдат, две тысячи четыреста офицеров (все — бывшие самураи, которые с презрением относились к рядовым) и более четырех тысяч человек, составлявших императорскую охрану, среди которых также практически все были самураями. Служба в действующей армии длилась три года, три года проходили в запасе первой очереди и четыре года в «территориальной» армии. «Летом солдаты носят белую куртку и брюки, зимой — мундир из темно-голубого сукна. Они подстрижены на русский манер, их волосы зачесаны назад».

Это была очень небольшая армия, которая все еще сохраняла дух кастовости и отделяла себя от остального населения. В 1882 году, после введения всеобщего воинского призыва, сам император, встревоженный отсутствием патриотизма в народе, решил издать рескрипт — Гундзи, обращенный к нации в целом: «Знайте, что Мы являемся вашим главным маршалом. Подобно тому, как ноги служат опорой для тела, так и вы — опора для Нас. Мы же, в свою очередь, — ваша шея и голова, и именно такое отношение может укрепить нашу взаимную симпатию. От того, насколько полно вы, солдаты, сумеете выполнить вашу миссию, зависит то, сможем Мы или не сможем защитить наше государство, когда к этому нас призовет Небо, и сможем ли Мы заплатить долг нашим доблестным предкам. Если престиж нашей Империи пошатнется — вы разделите с Нами эту боль. Если военный дух Империи пробудится и приведет ее к славе — Мы разделим ее с вами. Если вы все будете соблюдать свой долг и, таким образом, духовно объединяясь с Нами, направите вашу силу на защиту государства, то наш народ будет радоваться мирной жизни, а слава Империи возрастет и станет светочем человечества…»

Император продолжал давать армии ценные указания этического характера для того, чтобы она объединила свои усилия с усилиями императора и всей нации. Этот рескрипт быстро распространился не только среди солдат, но даже среди школьников, а офицеры и профессора занимались тем, что разъясняли и комментировали императорские указы, объясняли причины войн, происходивших на Западе, и предлагали студентам размышлять над жизнью знаменитых людей, чей патриотизм становился для них примером. Айкокусин, или любовь к родине, стала своего рода национальной религией, в которой воспитатели и военные руководители были жрецами, а император — божеством.

За одно поколение в стране, где большая часть населения практически не интересовалась военным делом, появилась этика, почти религия, сделавшая японское государство военным и военизируемым. Это отчасти объясняет ту радость, с которой Япония вступила в войну с Китаем, а спустя десять лет — с царской Россией, и почему она считала правым делом колонизировать Формозу, а в 1910 году присоединить Корею.