Книга Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор

И позитивные результаты разумной и практичной политики не замедлили сказаться. В Пруссию ежегодно въезжали до 6000 иммигрантов — немцы, голландцы, швейцарцы, чехи, французы. По всем ост-эльбским провинциям они распространяли опыт и знания, полученные в более высокоразвитых странах, где прежде они занимались торговлей и ремеслами, работали на первых индустриальных производствах. Земля постоянно заселялась, особенно быстро росли города, и так же стабильно и бесшумно рос материальный и культурный уровень населения государства, прежде называемого — то с жалостью, а то с презрением — «песочницей империи».

И зальцбургские события Фридрих Вильгельм встретил во всеоружии: он был опытным специалистом в области иммиграционной политики (успешно использовать свой опыт он мог еще десять лет назад). Только что он совершил продолжительную инспекционную поездку по Восточной Пруссии, лично проверил, в каком положении находятся евангелические переселенцы из Пфальца и из католических епископств на Рейне и на Майне, откуда в последние годы люди приезжали тысячами. В присущей королю манере он вникал во все подробности: как происходит закладка домов, как проветриваются стойла, как эти люди сеют, в каком состоянии крестьянский инвентарь и т. д. (Кроме того, король строжайшим образом проверил кассовые книги доменов — подробности мы еще узнаем!) Так король и добывал себе компетентность и независимость даже на поприще международной политики, хотя всячески ее сторонился. Вооружившись прогрессивными идеями толерантности (эпоха Просвещения уже наступила), будучи непревзойденным профессионалом миграционной политики, теперь Фридрих Вильгельм появился на международной сцене, чтобы сыграть блестящую роль. И тут оказалось: король, так мало сведущий в делах дипломатических маскарадов, не знает себе равных там, где речь идет о вещах практических и близких каждому человеку.

26 августа и в Зальцбурге, и в Восточной Пруссии одновременно раздались раскаты грома, заставившие содрогнуться всю немецкую общественность. Император, чувствуя угрызения совести из-за военной акции против зальцбургских крестьян и в то же время опасаясь за свою «Прагматическую санкцию», пожелал огласить в Зальцбурге так называемый «Декортаториум». Император призывал протестантов к спокойствию, настоятельно советовал покориться власти архиепископа, но в то же время сулил помощь тем, кто обратится к нему с жалобами по религиозным вопросам. Архиепископ Фирмиан, оскорбленный нарушениями его «территориального суверенитета» в Зальцбурге, велел сорвать императорские объявления со стен. Свою позицию по отношению к «крестьянскому сброду» он подтвердил новыми угрозами. Тем же днем в Кёнигсберге, столице Восточной Пруссии, по приказу Фридриха Вильгельма I был публично повешен глава местной палаты Управления королевскими доменами фон Шлюбхут. Господина фон Шлюбхута, «кавалера из старинного дворянского рода» и родственника графа Трухзеса фон Вальдбурга, то есть аристократа, осудили уголовным судом в Берлине после трехдневного процесса. В качестве главы местной палаты фон Шлюбхут «немилосердно обращался с подданными», а также растратил 1700 талеров, предназначенных для выдачи «колонистам, привезенным из чужих стран». Король-солдат велел немедленно привести смертный приговор в исполнение.

Ужас привилегированных сословий в Пруссии, да и в империи тоже, перешел все границы. Никто не мог вспомнить, чтобы когда-либо представитель дворянского рода столь наглядно наказывался за жестокое обращение с бедняками и за растрату. Брауншвейгский посол в Берлине сообщал своему двору: «Этот пример навсегда будет стоять перед глазами каждого чиновника, давшего присягу…» Совершенно верно. Но прежде всего это касалось всех чиновников Пруссии: они убедились, что обманывать переселенцев, еще не знакомых с местными условиями и потому особо нуждающихся в заботе и внимании государственных служащих, король никому не позволит. Показательная казнь одного — кровавое поручительство за благо десятков тысяч.

1 сентября Фридрих Вильгельм отправил в регенсбургский рейхстаг служебную записку, где предлагал зальцбургским протестантам убежище в Пруссии. А 5 сентября в Вене был опубликован императорский мандат, полный угроз в адрес Регенсбурга, где развелось слишком много терпимости и сотрудничества с «крестьянскими изгоями, под предлогом религии образующими праздные толпы». В тот же день архиепископ Фирмиан снова заявил, что «бунтовщики» зальцбургской земли — не лютеране, а опасные сектанты, «мечтатели и фанатики».

Во вторник 11 сентября Софья Доротея прибыла вместе с придворным штатом в Вустерхаузен для участия в охотничьем сезоне. Король, куривший у окна в Табачной коллегии, при виде кареты королевы встал, выбил трубку и взмахнул платком. Тут же раздался оглушительный залп замаскированных пушек — королеву приветствовали салютом. Королева и ее фрейлины от неожиданного грохота оказались чуть ли не в шоке. А король хохотал и от радости бил себя ладонями по бедрам. Его распирало хорошее настроение. На днях в голову королю пришла замечательная идея, и вот вчера он отправил в Регенсбург специального курьера с заданием: посетить заодно и зальцбургскую землю и поговорить там с крестьянами, дабы убедиться в их «истинной набожности», а также ознакомиться с их бытом.

Евангелический корпус под председательством саксонцев обратился к императору и ввиду нетерпимого положения протестантов в зальцбургском архиепископстве попросил предоставить им право на эмиграцию. В письме от 15 сентября король-солдат требовал сделать еще один шаг: в случае, если зальцбургский архиепископ наконец не образумится, пригрозить ответными мерами против католических церквей и монастырей на территориях, подвластных протестантским князьям. Он писал:

«После того как представитель Зальцбурга столь нагло ответил на прусский рескрипт (от 1 сентября. — Примеч. авт.), будет уместно довести до его сведения следующее: евангелические имперские сословия и князья надеются на прекращение императором чудовищных притеснений протестантов. Но если зальцбургский архиепископ продолжит гонения, евангелические князья и сословия поступят так же и с собственными подданными-католиками».

Эти усилия дали результаты. Клерикалы-католики северных и восточных германских земель испугались угроз непредсказуемого прусского короля и, ломая руки, воззвали к австрийским братьям по вере. В Вене тоже скандала не хотели: как раз в это время император хлопотал о международном признании своей «Прагматической санкции». Таким образом, зальцбургский архиепископ, и слышать не желавший о том, что его «еретиков» надо оставить в покое, оказался под сильным давлением венского рейхсгофрата.

Атакуемый со всех сторон, Фирмиан организовал против своих упрямых подданных провокацию (уже вторую — первой был трюк с переписью протестантов). Всем зальцбургским «стрелкам», то есть всем мужчинам, способным держать в руках оружие, отдавался приказ: явиться 22 октября на очередной смотр. Едва стрелки собрались на площади, как тут же появились три тысячи императорских всадников, взявших их в плотное кольцо. Под угрозой смертной казни ошеломленных стрелков заставили сдать оружие. Сопротивления со стороны зальцбургских эмигрантов теперь можно было не опасаться, и через три недели Фирмиан опубликовал свой знаменитый Патент о переселении. Отныне все жители зальцбургской земли, не признающие римско-католического вероисповедания, под угрозой телесных наказаний и смерти высылались из страны. Из разрешения на эмиграцию архиепископ сделал эдикт об их изгнании! Высылке подлежали все лица в возрасте от тридцати лет и старше: детей до двенадцати лет брать с собой не позволялось. (То есть матери из страха за детей должны были склонить своих мужей к покорности!) Все неимущие — слуги, рабочие, пастухи, чиновники, строители, рудокопы и т. д. — должны были покинуть страну, прихватив свои семьи и пожитки, в течение восьми дней, самое позднее к 30 ноября. В противном случае им грозило тюремное заключение. Все бюргеры и мастера тотчас же лишались особых прав. Владельцам домов и земельных участков давались, «благодаря особой милости князя», два-три месяца для продажи собственности. Затем они тоже должны были исчезнуть.