Книга Адам Бид - Джордж Элиот

При заключительной фразе Бартль Масси ударил своею шишковатою палкой гораздо громче, и расстроенные парни встали с своих мест с угрюмым видом. К счастью, другим ученикам приходилось только показать тетради для писания, в различных степенях успеха с каракулей до ровного письма; и простые черты пером, хотя и они неверные, менее раздражали Бартля, нежели неверная арифметика. Он был несколько строже обыкновенного к букве Z Якова Стори. Бедный Яков написал целую страницу этой буквы, но все буквы верхушкою навыворот, и неясно понимал, что буквы были что-то не такие. Но он заметил в извинение, что эта буква была почти вовсе не нужна; по его мнению, она была поставлена только, чтобы, может быть, окончить алфавит, хотя и знак а мог бы так же хорошо выполнить это дело.

Наконец все ученики взялись за шляпы и пожелали учителю спокойной ночи. Адам, зная привычки своего старого учителя, встал и спросил:

– Загасить свечи, мистер Масси?

– Да, мой друг, да, все, исключая этой, которую я снесу в дом, да заодно заприте-ка наружную дверь, так как вы неподалеку от нее, – сказал Бартль, приноравливаясь поудобнее взять палку, которая должна была помочь ему сойти со скамьи.

Едва ступил он на пол, как стало видно, почему палка была ему действительно необходима: левая нога была гораздо короче правой. Но учитель был так деятелен при своем увечье, что последнее едва ли можно было считать несчастьем; и если б вы увидели, как он шел по школьному полу и поднялся в кухню, то вы, может быть, поняли бы, почему резвые мальчики воображали иногда, что шаг учителя может быть ускорен до неопределенной степени и что он с своею палкой может догнать их даже на самом быстром беге.

В ту минуту, как он показался у дверей кухни со свечою в руке, в углу у печки раздался слабый визг, и коричневая с темными пятнами сука, с умным выражением, на коротких ногах и с длинным телом, из породы, известной прежнему немеханическому поколению под именем вертельщиков, поползла по полу, виляя хвостом и останавливаясь на каждом шагу, словно ее привязанность колебалась между корзинкой в углу у печки и господином, которого она не могла оставить без приветствия.

– Ну, хорошо, Злюшка, хорошо. Что твои детки? – сказал учитель, торопливо подходя в угол к печке и держа свечу над низкою корзиной, где два совершенно слепых щенка таращили голову к свету из гнезда фланели и шерсти.

Злюшка не могла даже видеть без болезненного волнения, как ее господин смотрел на них; она вскочила в корзинку, через минуту выскочила из нее опять и вела себя с истинно женским безумием, хотя все это время имела умный вид, приличествующий карлице с большой старческой головой и телом на самых коротеньких ножках.

– А! да у вас, я вижу, завелось семейство, мистер Масси? – улыбаясь, сказал Адам, когда вошел в кухню. – Как же это? Я думал, что это против закона здесь.

– Закон? К чему тут искать закона, если мужчина стал до того глуп, что впустил женщину в дом? – сказал Бартль, отворачиваясь от корзинки с некоторой горечью. Он всегда называл Злюшку женщиною и, по-видимому, совершенно потерял сознание, что употреблял фигуральное выражение. – Если б я знал, что Злюшка женщина, я не стал бы удерживать мальчиков, чтоб они утопили ее. Но, получив ее в руки, я должен был оставить ее у себя. А теперь видите, что она принесла мне… плутовка, лицемерка… – Бартль произнес последние слова скрипучим тоном упрека и посмотрел на Злюшку, которая опустила голову и обратила на него глаза с стыдливым выражением. – И распорядилась так, что принесла щенят в воскресенье в самое время службы. Я опять и опять желал бы быть человеком кровожадным, тогда я удавил бы одною веревкой и мать, и щенят.

– Я рад, что не случилось чего-нибудь худшего и что только это задержало вас дома, – сказал Адам. – Я боялся, не захворали ли вы в первой раз в жизни. И я очень сожалел, что вас не было в церкви вчера.

– Да, мой друг, знаю почему, – сказал Бартль ласково, подходя к Адаму и положив руку ему на плечо, которое приходилось почти в уровень с его головою. – Вам выпал трудный путь. Но я надеюсь, что для вас наступит и лучшее время. Мне надо передать вам новости. Но прежде я поужинаю, потому что голоден, очень голоден. Садитесь, садитесь.

Бартль вошел в небольшую кладовую и вынес отличный домашний хлеб; в этом одном он был расточителен в эти дорогие времена. Он ел хлеб раз в день вместо овсяной лепешки и оправдывал себя в этом, говоря, что школьному учителю необходим мозг, а овсяная лепешка слишком много стремится к костям, а не к мозгу. Потом он вынес кусок сыру и квартовый кувшин, увенчанный пеной. Все это он поставил на круглый сосновый стол, придвинутый к большому креслу в углу у печки; с одной стороны стола находилась корзинка Злюшки, с другой – подоконник с немногими сложенными в кучу книгами. Стол был так чист, словно Злюшка была отличная хозяйка в клетчатом переднике; таков же был каменный пол, и старые резные дубовые шкаф, стол и стулья (которые в настоящее время были бы проданы за высокую цену в аристократические дома, хотя в тот период пауковых ножек и накладных купидонов Бартль приобрел их за бесценок) были настолько свободны от пыли, насколько могли быть все вещи к концу летнего дня.

– Ну же, мой друг, принимайтесь, принимайтесь! Не станем говорить о делах, пока не поужинаем. Никто не может быть умен при пустом желудке. Но, – сказал Бартль, снова вставая с кресла, – я должен подать ужин и Злюшке – провались она! – хотя она и употребит его на то, чтоб напитать этих ненужных щенят. Женщины все бывают одинаковы… У них нет ума, который им нужно было бы питать, таким образом, корм их обращается или на жир или на щенят.

Он вынес из кладовой тарелку с остатками; Злюшка тотчас же устремила на нее глаза и, выскочив из корзинки, принялась лизать с необычайною поспешностью.

– Я уже поужинал, мистер Масси, – сказал Адам, – и посижу так, пока вы будете ужинать. Я был на мызе, а там, вы знаете, ужинают рано – там не любят поздней поры.

– Я не знаю распределения времени там, – сказал Бартль сухо, нарезывая хлеб и не пренебрегая коркой. – В этот дом я хожу редко, хотя и люблю мальчиков, да и Мартин Пойзер человек хороший. Для меня в этом доме слишком много женщин, а я ненавижу звук женских голосов: они всегда или жужжат или пищат, жужжат или пищат. Мистрис Пойзер покрывает разговор своим голосом, как дудка; что ж касается молодых девушек, то мне смотреть на них – все равно что смотреть на водяные куколки… ведь я знаю что из них выйдет… жалящие комары… да, жалящие комары. Вот, выпейте-ка элю, мой друг, он налит для вас.

– Нет, мистер Масси, – сказал Адам, которому причуды своего старого друга казались сегодня серьезнее обыкновенного, – не будьте так жестоки к существам, которых Бог создал быть нашими спутницами в жизни. Рабочему человеку было бы плохо жить без жены, которая должна смотреть за домом и пищей и вносить в дом чистоту и спокойствие.

– Вздор! Может ли умный человек, подобный вам, верить в такую нелепую ложь и говорить, будто женщина вносит в дом спокойствие? Это одна выдумка, потому что женщины существуют, и надобно же найти для них какое-нибудь дело. Поверьте, все под луной, что только должно быть сделано, мужчина может сделать лучше женщины, разве только родить детей, да и в этом-то деле на женщину, право, жаль смотреть, лучше, если б это было предоставлено мужчинам. Поверьте, женщина будет вам печь пирог каждую неделю всю свою жизнь, и никогда не узнает, что, чем краснее печь, тем меньше нужно времени для печенья. Поверьте, женщина будет варить вам похлебку каждый день в продолжение двадцати лет и никогда не подумает о том, чтоб вымерить настоящую пропорцию муки и молока… немного больше или меньше, по ее мнению, ничего не значит… вот похлебка и выходит по временам нехороша; если она дурна, то тут виновата мука, или молоко, или вода. Посмотрите на меня: я сам пеку хлеб, и между всеми моими хлебами в продолжение целого года нет никакой разницы, но если б у меня в доме была еще какая-нибудь женщина, кроме Злюшки, то я должен был бы только молить Бога при каждом печении о том, чтоб он дал мне терпение, если б хлеб нехорошо поднялся. Что ж касается чистоты, то мой дом чище всякого другого в общине, хотя половина домов набита женщинами. Мальчик Билля Бекера приходит помочь мне как-нибудь утром, и мы без всяких хлопот в час вычистим все, на что женщине понадобится три часа, да все это время она будет посылать вам под ноги ведра с водой и расставит по середине пола на целые полдня каминную решетку и кочерги, так что вы и ноги разобьете о них. Не говорите мне, что Бог создал эти существа, чтоб быть нашими спутницами в жизни. Может быть, действительно он создал Еву для того, чтоб она была спутницей Адама в раю: там не приходилось портить кушанья, там не было другой женщины, с которой можно было бы кудахтать и делать неприятности; да и то вы знаете, что за беду она сделала при первом удобном случае. Но это мнение нечестивое, небиблейское, будто женщина есть благодать для мужчины в настоящее время; после этого вы можете сказать, что змеи и осы, свиньи и дикие звери также благодать, между тем как они зло, принадлежащее к нашему испытанию, зло, которого человек имеет законное право избегать, сколько может, в этой жизни, в надежде освободиться от него навсегда в будущей… в надежде освободиться от него навсегда в будущей.