Книга Отражение звезды - Марина Преображенская

Отвлекшись от своих мыслей, Леночка улыбнулась, чувствуя, как ее покидает напряжение последних дней, набрала полную ванну, добавив в нее слегка голубоватого оттенка пену, в состав которой входят соли Мертвого моря, и, достав мягкое пушистое махровое полотенце, сняла халат. Блаженство охватило ее. Пожалуй, ей сейчас лучше, чем было несколько дней назад. Время лечит, скоро оно совсем ее вылечит, она и думать забудет об Андрее. Может быть, круиз принесет ей новое чувство? Самое лучшее лекарство от любви — любовь. Для этого и существуют мужчины и женщины. Они влюбляются, расстаются, снова влюбляются, снова расстаются, и так до бесконечности. Если Леночка до сих пор еще не влюбилась в другого мужчину, то это только потому, что она сама себя заключила в кандалы. Запряглась, как лошадь: спина в мыле, глаза в шорах, и тащит, ничего вокруг не видя. А жизнь-то идет. Вон, уже скоро март. Март! У Андрея день рождения. Как она сможет забыть о нем, когда все ассоциации связаны в ее голове только с ним и постоянно возвращают Леночку в те дни, когда он был рядом? Просто март: Андрей, день рождения, его растрепанные волосы, улыбка. Абажур: Андрей, руки, снимающие его со стены, пальцы, копающиеся в розетке, — что-то тогда случилось с проводкой. Телефон: Андрей, его низкий глубокий голос, действующий на Леночку, как разряд молнии. Чайник: Андрей, утренний кофе и снова его растрепанные волосы, улыбка, белоснежные зубы, серые насмешливые глаза.

Андрей, Андрей, Андрей!!! Через несколько минут Леночка вышла из ванной. Не получается у нее расслабиться и отдохнуть. Не может она смотреть на все эти вещи, к которым прикасались его руки. Как когда-то не могла смотреть на них из-за того, что они напоминали ей Аганина. Но ведь Аганин забылся?.. Нет, он не забылся, — она все так же, по-прежнему любит его и тоскует о нем. Она ходит на его могилку, убирает цветами, поправляет венки, разговаривает с ним. Только ведь это совсем другое. Тот, кто будет утверждать, что ушедшие от нас доставляют нам больше страданий, чем тот, кто предал нас и ушел к другому человеку, или никогда не испытывал этой боли, или просто лжет.

Леночка позвонила Наталье, напросилась в гости. Севка в командировке. Так Наталья говорит: «в командировке». Севка называет это иначе — на гастролях. Оксанка давно уехала к родителям, — теперь ее не скоро отпустят куда-либо, даже к сестре, пока та сама за ней не приедет. Наталье скучно, она и сама бы пригласила Леночку, если бы знала, что Леночка сидит дома, но в последнее время ее просто невозможно поймать на месте. Наталья выдала длинный монолог.

На работу не дозвонишься — все телефоны заняты; дома не застанешь. Только на автоответчик и можно наговорить, да разве Леночка успевает его прослушивать? Раньше хоть с Андреем приходили, а теперь, когда Андреи в своем Воронеже, Леночка словно растворилась в воздухе. Вроде и есть, но не видно. Продирает глаза — бутерброд наспех, если в холодильнике что-нибудь есть. Приходит — без чувств в постель сваливается. Снова продирает глаза, и сразу руки в ноги…

— Не руки в ноги, а ноги в руки. Так я приду?

— Ну конечно же! И не вздумай ничего покупать! Я тебя таким борщецом накормлю, вместе с пальцами съешь! А рулетик мясной! Да ты просто жить у меня останешься, уходить никуда не захочешь. Андрей-то скоро приедет?

Попрощавшись, Леночка медленно встала, взглянула на часы и заставила себя одеться. Почему-то при упоминании его имени ей расхотелось ехать к Наталье. Как объяснить ей, что Андрей не совсем тот человек, каким Наталья его представляет. Придется просто сказать, что разонравился. Конечно, она ей не поверит. Ну и пусть не верит. В конце концов, это личное дело Леночки. «Только бы не жалела и не смотрела на меня с сочувствием, я этого не перенесу», — подавленно думала она, уже сидя в такси.

Пока Леночка стояла под дверью Севкиной, теперь уже и Наташиной квартиры и методично, словно в полузабытьи, нажимала кнопку звонка, она все еще пребывала в дурном расположении духа. Все же торт Леночка купила, — не могла она приехать с пустыми руками, — и вот этот самый торт вызывал у нее спазматические приступы тошноты.

Скорей бы открыла — что она там, сквозь землю провалилась? Каждая секунда была подобна вечности.

— Иду, иду! Что ж ты такая нетерпеливая! — Дверь распахнулась. Разрумянившаяся, ясноглазая, улыбчивая и раздувшаяся в разные стороны Наташа была похожа на дрессированного медвежонка. — У меня там пирог в духовке! Ах, какой пирог! Что это ты на меня так смотришь? Не узнаешь? Заходи, не топчись на пороге.

— Ну ты-ы дае-ешь, — протянула Леночка, тут же забыв о торте и приступах тошноты. — Куда тебя несет?

— Как куда? В роддом. Боже мой, да ты разве не знала, что я беременная! — Она всплеснула руками.

— Откуда мне знать? Что-то я раньше не замечала.

— Конечно, срок был маленький, вот и не замечала. Разувайся давай. Смотри, какие тапочки. Из Японии. Сева привез. Видишь, какие мысы длинные и загнутые кверху. А это парча. Настоящая. А удобные, будто и нет ничего на ноге. Надевай тапки. Это еще зачем? Я ведь просила ничего не покупать! Бери его себе, дома чаю попьешь.

— Нет уж, избавь меня поскорее от него. Я как только о торте вспомню, так меня сразу мутить начинает.

Они стояли на кухне, и Наталья придирчиво осматривала Леночку, теребя неугомонными пальчиками край фартука. Пальчики тоже раздулись.

— Пью много, а двигаюсь мало. Все дома да дома… — Леночка почувствовала, как изменился Наташин голос. Что-то в нем появилось загадочное, словно наполнился он исходящей из сердца нежностью, доверием и соучастием. — Я-то ладно. А вот ты вся зеленая, как лучок парниковый. И от торта тебя мутит… Андрей знает?

— О чем? Что он должен знать? Не хочу я о нем слышать. — Сердце ее сильно забилось, и она поспешила сменить тему, поскорее закончив короткую версию под кодовым названием «разлюбила». — Имею право. Да и вообще, какой-то он скучный.

— Ага, скучный, — кивнула Наталья. — То-то я думаю, отчего это тебя тошнит? Конечно же, от того, что Андрей слишком скучный. Слушай, — она бросила на Леночку короткий взгляд и рубанула по воздуху длинным и узким лезвием ножа, который держала в руке. — Да ты же беременная!

— Это ты беременная. — Вывод подруги был настолько неожиданным, что у Леночки невольно вырвался скептический смешок: — А я просто устала. Переутомилась. Мне сегодня и Григорий Юрьевич сказал об этом. А я ведь, знаешь, в круиз еду, — настойчиво отгоняла от себя Леночка мысли, овладевшие ею. — Через четыре дня, — закончила она совсем тихим голосом, и взгляд ее остановился на Наташином животе. — Что теперь… делать?

— Как что? Андрею сообщать! Он знаешь как обрадуется! Ты чего ревешь, дуреха? Ни фига ты его не разлюбила. Такого человека разлюбить невозможно. Он же и дышать на тебя едва решается. А как смотрит?!

Повернувшись к окну, Леночка окинула взглядом аккуратный дворик, качели, скамейки, низкий заборчик, ограждающий детскую площадку. От слез все это казалось размытым, как будто нарисованным по влажной акварели. Маленькая пожилая женщина с морщинистым, как кора дерева, и желтым, словно слепленным из воска, лицом неожиданно подняла на Леночку выцветшие от времени водянистые глазки. Она отшатнулась от окна и, судорожно вздохнув, выдавила из себя: