Книга Черноморский набат - Владимир Шигин

Потери турок простирались до 15 тысяч, а может, и более. Захвачено было более сотни знамен и восемь десятков пушек. Потери союзников были в сравнении с этими цифрами ничтожны. У нас не более двух сотен человек, а у австрийцев до четырех.

* * *

Получив донесение о победе, Потемкин писал Суворову: «Объемлю тебя лобызанием искренним и крупными словами свидетельствую мою благодарность. Ты, мой друг любезный, неутомимою своею ревностью возбуждаешь во мне желание иметь тебя повсеместно… Если мне слава, слава, то вам честь честью…».

На третий день стояния на поле боя Суворов расстался с принцем Кобургским и вернулся к месту своего прежнего расположения в Бырлад в последних числах сентября.

Потемкин радовался:

– Теперь после разбития полевой визиревской армии я могу заняться Бендерами!

Армия окружила крепость. Бендеры были крепостью мощной, и гарнизон там был многочисленный, но слухи о Фокшанах и Рымнике так потрясли турок, что они открыли ворота без всякого сопротивления. Паша Мегмет, впрочем, возвращаться в свое отечество наотрез отказался:

– Лучше я буду жить у вас в бедности, но с головой, чем валяться на стамбульской мусорной куче без оной!

За Бендеры Екатерина прислала фавориту лавровый венок, в котором светлейший теперь принимал посетителей.

Что касается принца Кобурга, то он забрал у турок Бухарест. Как и в Бендерах, никакого сопротивления те не оказали, разбежавшись при появлении первого гусарского эскадрона. Рассказы об ужасах Рымника были еще слишком свежи…

Надо ли говорить, в каком восторге от победы при Рымнике была Екатерина Вторая! По получении известия о победе в придворной церкви был немедленно отслужен благодарственный молебен. С кронверков Петропавловской крепости палили сто один залп.

Еще более радовались австрийцы. «Туживший об участи Кобурга цесарский посол (при Петербургском дворе), пробудясь аки от сна, предался вдруг веселию и, упоенный паче прочих радостью, имел при сем случае на счет разбитого визиря церемонияльный во дворец въезд». Неглупый император Иосиф, впрочем, понимал, кому именно он обязан столь громкой победой. В письме Суворову он пишет: «Совершенно признаю, что я победою обязан наипаче вашему скорому соединению с принцем Кобургским».

Суворову был пожалован титул графа Российской империи с приставкой «Рымникский», бриллиантовый эполет и весьма богатая шпага.

При этом императрица во всеуслышание заявила:

– Хотя бы целая телега с бриллиантами Суворову была уже дадена, но достоин он большего – Георгия первого класса. Осыпать сею орденскую звезду алмазами, думаю, казист будет!

Не остался в стороне от поздравлений довольный таким исходом весьма рискованного дела светлейший. Потемкин писал Суворову: «Вы, конечно, во всякое время равно приобрели славу и победы, но не всякий начальник с равным мне удовольствием сообщил бы вам воздаяние; скажи, граф Александр Васильевич, что я добрый человек: таким я буду всегда».

Что касается австрийского императора, то Иосиф произвел Суворова в графы Римской империи. Суворов был потрясен оценкой своих заслуг.

– Порой мне кажется, что у меня просто горячка в мозгу! Я теперь снова перед монаршими милосердиями как нововербованный рекрут, а потому должен новыми ратными делами оправдать сии милости!

Все участвовавшие в сражении офицеры получили повышения и ордена, солдаты денежные награды, а наиболее отличившимся пожалованы были кроме того серебряные медали с лаконичной надписью: «Рымник».

14 июля 1789 года восставшие парижане взяли штурмом тюрьму Бастилию. Тюрьма, к всеобщему удивлению, оказалась пуста. Из камеры выволокли на свет Божий лишь полуслепого маньяка маркиза де Сада. Но это никого уже не волновало. Все упивались безвластием и вседозволенностью. Возмущенный происходящим король Людовик Шестнадцатый заметил начальнику своего гардероба Лианкуру:

– То, что происходит сейчас в Париже, – это форменное безобразие!

– По-моему, это слабо сказано, – возразил Лианкур, – это революция!

В Петербурге, разумеется, хорошо знали, что в королевстве Французском не все ладно, но такого оборота не ожидал никто. Екатерина была крайне возмущена событиями во Франции.

– Депутаты французские сущие канальи, которые достойны компании разве что «маркиза» Пугачева! Дело же Людовика есть дело всех государей Европы! Но, боюсь, что короля французского постигнет судьба английского Карла Первого!

Так все и произойдет. В январе 1793 года голова Людовика Шестнадцатого упадет к подножью гильотины… Революция во Франции и казнь короля, в свою очередь, станут прологом долгой и кровавой череды войн, в которые окажется втянута вся Европа. Не избежит общей участи и Россия.

* * *

Русский агент сообщал осенью 1789 года из Константинополя: «Гассан-пашу (имеется в виду Эски-Гассан. – В.Ш.), раненного в тяжкой болезни водят под руки, часто лежит он без всякого покрова у своих палат на улице. Никого к себе не допускает и, если приведут к нему преступника, тотчас же без дальнего исследования велит его или повесить, или отрезать голову. Визирь, слышно, что он после разбития своего живет в Мачине, чрезвычайно всегда задумчив и никого к себе не допускает».

О самом султане Селиме тот же агент писал следующее: «Доношении прибывшего из армии чауш-баши, учиненные самому султану, столь неприятны, что оной весь тот день был вне себя, бегая по городу переодетой, и, встретя одного грека в желтой обуви, отрубил ему голову, несмотря на то, что сей сказывался принадлежащим неаполитанскому посланнику».

Узнав о поражениях, султан Селим Третий кричал:

– Я был бы счастлив, если бы умер два года назад, чтобы не видеть позора правоверных! Но напрасно думают малодушные, что ныне я испугаюсь и отступлюсь! Открыть все золотые кладовые и принести сюда все золото Порты!

Вскоре перед султаном высилась огромная гора золота, серебра и драгоценных камней, всего того, что копилось многими поколениями повелителей Высокой Порты.

Окинув взором свои сокровища, Селим лишь спросил:

– Сколько?

– Четыре тысячи оков! – ответствовали казначеи.

Турецкий ок – мера не малая, около 700 пудов.

– Все на монетный двор! Мне нужны деньги на войну! Пусть все правоверные последуют моему примеру, и тогда победа будет в наших руках!

Увы, правоверные не очень-то торопились избавляться от своих кровных. Благородный порыв великого падишаха был проигнорирован даже ближайшими соратниками.

Тогда разгневанный Селим издал указ, повелевавший всем зажиточным туркам приносить свое серебро на монетный двор и довольствоваться платой десять пар за драхму, что было по тогдашнему турецкому денежному курсу чистым надувательством. Зажиточные, разумеется, сразу же наполнили драгоценностями горшки, которые, в свою очередь, закопали. Поди, найди!