Книга Черноморский набат - Владимир Шигин

Началась беспощадная, страшная резня, а затем и повальное бегство турок. Суворов вытащил из кармана луковицу часов. Было четыре часа пополудни.

– Все! – сказал он устало. – Победа свершилась!

Да, перелом наступил, но сражение еще не было закончено. Турки многотысячными толпами бежали к реке Рымнику, где находился их третий самый большой лагерь, расположенный в шести верстах от Крынгумейлорского леса. Союзники беспощадно их преследовали. Пленных не брали – турок было слишком много чтобы заниматься их пленением. Кавалерия гнала, рубила и колола убегавших. Пехота, как могла, поспевала и добивала отставших. Это был уже не бой, а избиение. Продолжая движение, Кобург обогнул лес слева, Суворов с Карачаем справа. Преследование производила собственно кавалерия, уставшая пехота уже не поспевала. Отбили несколько тысяч повозок с припасами. Убегая, турки бросали позади себя бочки с порохом, куда вставляли зажженные фитили. Взрывы приносили атакующим существенный урон, но остановить никого уже не могли.

* * *

Во время почти всего сражения Гассан-паша находился на крынгумейлорской позиции. Весьма некстати у него снова начался сильный приступ лихорадки, и визирь мог только полулежать в коляске. Однако, когда сражение вступило в свою решающую фазу, в нервном возбуждении Гассан-паша велел подвести ему коня и пересел на него.

Великий визирь был не новичок в военном деле. Только в прошлом году он дважды наголову разбивал австрийцев во встречных сражениях, показав себя как умелым тактиком, так и опытным стратегом. В день Рымника он делал все возможное и даже невозможное, снова и снова собирая разбегавшиеся войска, снова и снова бросая их в бой. Но все было тщетно, неистовые наскоки спагов и отчаянные атаки янычар как пена разбивались о нерушимые фасы русских и австрийских каре.

Когда войска окончательно дрогнули и побежали, визирь убеждал начальников священными для мусульман именами, потрясал над собой Кораном. Вконец отчаявшись, он даже приказал артиллеристам палить картечью по убегающим. Увы, все было напрасно, войско было столь потрясено происходящим вокруг, что ничего не помогало. Каждый теперь думал только о собственном спасении, и заставить сражаться даже самых храбрых было невозможно.

Видя, что все рушится и он не в силах что-либо изменить, визирь пересел в коляску и поспешил прочь от приближающейся неприятельской конницы по браиловской дороге. Во всеобщей неразберихе куда-то подевались и секретарь, и письмоводитель, исчез, как сквозь землю провалился, и солитель ушей. Рядом с визирем остался лишь старый и верный девитар. Размахивая во все стороны своим огромным ятаганом, начальник конвоя прокладывал визирю путь в толпе бегущих. Переехав через мост на реке Бузео и, боясь погони, великий визирь велел его сжечь. Из-за этого последующим беглецам пришлось переправляться через реку вплавь, отчего много утонуло.

Вся обширная равнина между Крынгумейлорским лесом и рекой Рымник была покрыта тысячами и тысячами турецких тел. Переправа через Рымник прикрывалась земляными окопами, но их никто уже не думал защищать. Паника была всеобщей. На единственном мосту через Рымник сгрудились обозы, перекрывая единственный путь бегущим. Начались драки. Спаги давили людей лошадьми, янычары пробивали дорогу ятаганами. Тысячи кинулись через реку вплавь. На беду турок, после прошедших дождей вода в реке сильно поднялась, и беглецы тонули во множестве. Когда же к берегу подошла русская и австрийская пехота, то принялась расстреливать мечущихся в воде. По волнам Рымника плыли тысячи тропов.

– Ловко турка плавает, что пузыри пускает! – смеялись гренадеры-фанагорийцы.

Только наступившая ночь дала шанс выжить счастливцам.

Трясясь по дорожным ухабам, Гассан-паша с тоской думал о своей судьбе. Еще вчера он был всесилен, и каждого его слова ждали со страхом миллионы подданных от Дуная до Нила. Теперь же он полностью бессилен и слово его не стоит ничего. В том, что султан не простит ему столь сокрушительного разгрома, Гассан-паша нисколько не сомневался. Такие разгромы не прощаются! Вопрос был в том, удавят ли его сразу или дадут еще какое-то время пожить. Однако, как оказалось, великий визирь ошибся в своих предположениях. Судьба ему приготовила иной финал…

* * *

С наступлением темноты преследование турок повсеместно прекратилось. Солдаты падали от усталости прямо среди поверженных врагов, не в силах сделать больше хотя бы несколько шагов.

Принц Кобургский в сопровождении свиты приехал к Суворову. Историк пишет: «Оба они молча бросились друг другу на шею и крепко обнялись. Русские и австрийцы последовали примеру своих предводителей; взаимные приветствия, поздравления, объятия были тем искреннее, чем труднее досталась победа. Суворов опять отличил перед всеми Карачая, назвав его истинным героем и заявив во всеуслышание, что он больше всех других содействовал одержанию победы. Этим благородным признанием заслуг союзника и подчиненного, Суворов заполонил его сердце. Карачай не отходил от него остаток дня ни на шаг, и всю свою жизнь питал к нему сыновнюю преданность и глубокое уважение. Что касается до принца Кобургского, то его признательность к Суворову и добрые, искренние к нему отношения, зародившиеся при Фокшанах, были теперь окончательно скреплены; следуя влечению своего честного сердца, он откровенно называл Суворова своим учителем».

Когда наступило утро, выяснилось, что захвачены были еще не все турецкие лагеря. Последний четвертый лагерь самого великого визиря был в четырех верстах от Рымника, и о нем просто никто не знал. Впрочем, последний турецкий лагерь уже никто не оборонял, а потому посланные туда несколько сотен казаков и арнаутов, перебив там не успевших убежать турок, взяли особо богатую добычу. Захвачен был и убранный изнутри золотой и серебряной парчой шатер Гассан-паши. Гренадеры веселились, напяливая на себя визирский кафтан, шаль и желтые папуши.

– Эко эти турки выряжаются, ну, прям, как шуты гороховые!

На следующий день кавалерия продолжила преследование, а пехота вылавливала отставших и прятавшихся в лесу и оврагах турок.

Говорят, что когда кто-то из офицеров поздравил Суворова с завершением сражения, то он обернулся к своему адъютанту:

– А убитые захоронены?

– Никак нет, еще не успели! – ответил тот.

– Пока не будет предан земле последний погибший солдат, ни сражение, ни война не окончены!

Историк пишет: «Трудно верить, следя за ходом дела, что оно происходило при страшном численном перевесе турецких сил. А между тем это факт бесспорный; сведения о численности турецкой армии различны, но они колеблются только между пределами 90 и 115 тысяч человек. Справедливо оценивая качество одержанной победы, Суворов ознаменовал ее особым торжеством. Войска его, сходясь на поле сражения в одно большое каре для слушания благодарственного молебна, по его приказанию запаслись зелеными ветвями. Когда молебен был отслужен, Суворов держал слово, тема которого вращалась на победе, чести, славе и лаврах, и по окончании этой речи, каждый бывший в строю увенчал себя победною ветвью».