Книга Пропущенный вызов - Мария Воронова

Раз пришлось уйти с кладбища, делать мне большую часть дня стало нечего, а привыкшее к физическому труду тело отказывалось тупо валяться на диване, да и диван был таков, что на него, прямо скажем, не тянуло. Я затеял ремонт, наняв себе через газету помощника, но основное все делал сам. Мне нравилось овладевать новыми навыками, нравилось, что у меня хорошо получается, приятно было запаривать доширак и есть его на пару с помощником, угрюмым мужиком, тем более мы достаточно быстро опознали друг в друге бывших сидельцев. По привычке я воображал, как Вера принимает участие в процессе, выбирает обои, может быть, разводит клей или даже штукатурит стены в шапочке, сложенной из газеты. Почему-то я чрезвычайно ясно представлял сардельки, которые она варит нам с помощником в конце рабочего дня: упругие, розовые, с чуть треснувшей оболочкой и с капельками жира, плавающими на поверхности воды. Я почти наяву слышал их запах и представлял, как брызнет сок, если надкусить сардельку, не сняв кожицу.

Помощник пристрастил меня к Интернету. Все же странно, откуда к нам приходит понимание и принятие всяких важных вещей. Я дружил с компьютерным гением Андрюшей, но все его советы и призывы идти в ногу со временем пропускал мимо ушей, зато сразу последовал рекомендации полуграмотного мужика и мгновенно озадачил Надю требованием провести мне широкополосный Интернет и вай-фай.

Она сначала не хотела, мол, спалимся, зачем шизофренику Интернет, но я настоял на своем.

Сначала цель моя была благородной: получение новых знаний и совершенствование Игнатия, но я очень быстро докатился до социальных сетей и удивился, сколько же там пасется сумасшедших.

Слава богу, что человечество изобрело Интернет, подумал я, теперь психи могут туда выплескивать всю свою агрессию и остальной негатив, не нанося никому реального физического ущерба.

Потом подумал, что так-то оно так, но изображение еды не утоляет голод. С виртуальным сексом дело обстоит чуть лучше, но все равно это жалкая замена нормальных отношений. Так же и оскорбительные комментарии и угрозы не совсем равноценны удару кирпичом по голове.

Наша психиатрическая статистика стала мне теперь недоступна, но судя по новостям, уровень агрессии в обществе нисколько не снизился в последние годы.

Я думал, какую прелестную научную работу можно было бы замутить на материале соцсетей, и параллельно чувствовал, как мне надоело «игнатить». Интересных случаев попадалось крайне мало, симпатичных людей, которым искренне хотелось помочь, – еще меньше, деньги текли рекой, так что я не успевал их рассовывать по своим «офшорам», а каких-то желаний материального свойства у меня не возникало.

Между тем время шло, я старел и с горечью чувствовал, что ничего не делаю для общества. Вспоминал юношеские амбиции, сколько всего планировал совершить, как мечтал сделать имя в науке, и ведь сделал бы, не случись этот проклятый суд!

Я был интересной, цельной личностью, влюбленным мужчиной, и в одночасье все разбилось на разрозненные осколки, где я то сумасшедший Вася, то холуй Игнатий, то покойник, то не пойми кто.

Когда я начал выискивать потенциальных агрессоров в Интернете, мной двигала только одна цель: спасти их будущих жертв.

Я пасся во всяких сомнительных группах, смотрел комментарии, если меня что-то настораживало, прослеживал этого пользователя дальше или отпускал, или брал на заметку, чтобы посмотреть в динамике, или сразу заносил в список. Потом ехал к Андрею, и тот устанавливал мне реальные данные этих людей, если это оказывалось возможным.

С мобильника Игнатия я связывался с родственниками и советовал обратиться к психиатру, предлагал свое содействие, но ни разу не случилось такого, чтобы меня не послали куда подальше.

Обращаться в ПНД по месту жительства и просить обратить внимание на таких-то граждан представлялось полной бессмыслицей. Даже если попадется опытный доктор и согласится с моими опасениями, он ничего не сможет сделать, пока пациент не обратится к нему добровольно или не прибьет кого-нибудь. Закон о психиатрической помощи суров, но это закон.

Итак, нужна жертва. Кто-то должен погибнуть или пострадать, чтобы общество приняло меры.

Я согласен с тем, что психически больной человек не виноват в своем заболевании и не может понимать смысла своих действий и руководить ими не потому, что не хочет, а так уж расположились извилины в его голове. Это не вина, а беда. Но и Вера была ни в чем не виновата, и, простите, Мстислав Юрьевич, если делаю Вам больно, Ваша сестра тоже.

Когда проходимистые журналисты и высоколобые ученые ратуют за права психически больных людей, они обычно прежде заботятся о своей безопасности. Сначала они строят себе дома с высокими заборами или поселяются в квартирах с охраняемыми подъездами, передвигаются по городу в хороших безопасных машинах и работают тоже в охраняемых местах.

Только приняв надлежащие меры, они начинают разглагольствовать о правах психически больных, милосердии к наркоманам, реабилитации заключенных и прочих душеспасительных штучках.

Насчет наркоманов у меня нет определенного мнения, но как бывший зек могу сказать вот что: реабилитация заключенных – дело рук самих заключенных. Я не особенно хотел интегрироваться обратно в социум, вот и докатился, но если бы Вера встретила меня живой, я горы бы свернул и быстро вернулся к той позиции, с которой меня забрали в тюрьму.

Но бывший заключенный, если не страдает психическим расстройством, не проявляет симптоматики, позволяющей предположить, что он снова украдет или убьет. А сумасшедший проявляет, и при своевременно начатом лечении можно его удержать. Я понимаю, если бы закон о психиатрической помощи в нынешней редакции был принят в Средние века, когда не существовало методов лечения, кроме изоляции в темнице и сжигания на костре. Тогда да, прогрессивные слои граждан должны были объединяться и спасать несчастных психбольных от страшной участи. Но сейчас чего бояться, когда изобретена целая гора медикаментов, при грамотном подборе которых можно жить и даже работать? Зачем дожидаться, когда шизофреник проявит себя во всем блеске?

Хорошо же, рассудил я, если вам обязательно нужна жертва, я согласен. Но, надеюсь, невинной ей быть не обязательно? Может быть, череда нападений на успешных людей заставит нашу элиту задуматься и возложить немножко больше ответственности на здоровых членов общества, чтобы они уберегали друг друга от агрессии больных?

Честно признаюсь, что убийств я не планировал. Я простил этих людей за то, что сломали мне жизнь, но не мог простить, что из-за них погибла Вера. Негодяям не свойственно отчаяние, но страх я мог им внушить, ибо чем подлее человек, тем легче он поддается этому чувству. Раз испытав ужас при встрече с психически больным, трус станет всю оставшуюся жизнь бояться каждого куста и, может быть, изменит свою позицию, что психи на воле – это именно то, что необходимо обществу для нормального развития.

Мои враги забрали у меня все, кроме моего дара, им-то я и воспользовался. Усердно лопатил Интернет в поисках подходящих исполнителей. Приходилось отсекать всех живущих в других городах, хотя среди них попадались замечательные экземпляры, у некоторых Андрею не удалось выяснить домашний адрес, от них тоже приходилось отказываться. Любовь к конспирации так овладела мной, что я не хотел светиться в Интернете. Андрей сказал, даже если я всю информацию сотру со своего компьютера, грамотным людям не составит труда восстановить ее. Если бы я отважился добавляться в друзья и начинать личную переписку, ставил бы диагнозы значительно точнее и быстрее, но с другой стороны, я ведь никуда не спешил. Кроме того, полагал я, дар, так прекрасно служивший мне при личном общении, может не работать на виртуальных страничках.