Книга Проклятие феи - Робин Маккинли

Хрок улыбнулся по-собачьи – глазами и ушами.

Туман возвращался уже всерьез. Рози видела, как король возложил корону наследницы на голову Пеони, а королевский епископ благословил ее. Услышала первые официальные приветственные кличи и аплодисменты, начало которым положили ее братья. Заметила, что королева слишком уж старательно не отрывает взгляда от Пеони и даже краем глаза не косится на Рози, хотя та постоянно крутится рядом и все остальные, зная, что она приходится принцессе лучшей подругой, непременно стараются улыбнуться ей или перемолвиться с ней словечком. Люди заметили, что лучшая подруга принцессы выглядит бледной и озабоченной (а одна из гончих лорда Прена ходит за ней тенью, как будто готовится изобразить из себя самодвижущийся диван, если той внезапно потребуется присесть, – к этому времени уже все придворные знали, что она разговаривает с животными). Но кто мог ее винить? Милорд Роуленд казался почти столь же рассеянным, но он-то мог опереться на свое благородное воспитание и был способен (как говорится) поддержать беседу с зачарованным ночным горшком. Миледи Рози же, в конце концов, была всего лишь деревенской девушкой. Как же им повезло, что принцесса, хотя ее тоже растили в деревне, оказалась настолько уравновешенной и радостной в этот знаменательный, исторический день и как будто бы без усилий заняла подобающее ей место.

Рози прослушала длинную речь, которую произнес королевский епископ. По тому, как его голос взмывал и падал, торопливо устремлялся вперед и замедлялся, чтобы выделить каждое слово, она могла заключить, что речь эта полна свидетельств начитанности и возвышенных чувств, но ничего в ней не поняла. Она заставила себя следить за происходящим и поэтому обратила внимание, что главный священник Двуколки выглядит одновременно угрюмым и удовлетворенным, поскольку вошел в свиту королевского епископа, а священник Туманной Глуши в той же свите на несколько рядов дальше – взволнованным и испуганным (и почти неузнаваемым в новом блестящем капюшоне). Когда после епископа встал лорд Прендергаст и произнес намного более короткую речь, она заметила только то, что он при этом улыбался. Должно быть, она упустила из виду несколько мгновений, поскольку внезапно обнаружила себя за длинным столом, а перед ней очутилась полная еды тарелка. С одной стороны от нее сидела Катриона и дальше Бардер, а с другой – Каллин и остальные фрейлины принцессы. Гончие, а также один или два спаниеля снова принялись сновать у нее под ногами, под стулом и позади него, а Дрозд, тщательно изучивший поведение подобного рода, чтобы исполнять его с обаянием, которое не оставляло места для возражений даже людям, не любящим собак, рысцой пробежал по столу между кубками, тарелками и вазами и спрыгнул на колени Рози. Дрозд обожал Рози, избавившую его в последние три месяца от жизни беспрерывного комнатного собачества: она каждое утро брала его с собой на конюшню, объяснив леди Прен, что делает это в лечебных целях, и при этом практически не соврав. (Новый распорядок едва не обрушился, когда Дрозд поймал крысу, превосходящую его размером. Он схватил ее за горло, как предписывала ему повадка терьера, но она собралась напоследок забить его до смерти. К счастью, Мило, брат и лучший друг Хрока, оказался рядом и прикончил ее.)

Пеони сидела между королем и королевой, а принцы – по обе стороны от них, и младший, чье место находилось от нее дальше всех, то и дело вскакивал и подбегал к ней, чтобы за разговором встать у ее стула, взявшись за спинку, и наполовину взобраться на него, как поступают все мальчишки, в том числе и принцы.

Рози сунула руку в карман и коснулась округлого веретена-волчка, нашаривая мордочку маленькой горгульи. Палец нащупал ее нос, узнав шелковистость крохотного отполированного выступа. И туман, хоть он и не рассеялся, на некоторое время стало легче терпеть, хотя ужинать ей не хотелось совершенно. Она окинула взглядом стол, высматривая прочие знакомые лица, обнаружила, что Роуленд встревоженно за ней наблюдает, но не нашла в себе сил ему улыбнуться. Она глянула не на королеву, но мимо нее, надеясь хотя бы мельком увидеть Сигил: та наверняка должна была прибыть вместе с королевской свитой, даже если не пожелала явиться на бал. Раз или два ей показалось, что она видела маленькую невзрачную женщину, склоняющуюся к королеве, как это делают не слуги, а ближайшие друзья, но ясно разглядеть ее так и не удалось.

После трапезы начались танцы, но Рози танцевать не стала. Она не осмелилась, потому что умение танцевать было одним из подарков от фей на именины. Но она вполне правдиво могла утверждать, что не танцевала никогда в жизни, и вся Двуколка это подтвердила бы. Айкор заявил, что пытался ее научить, но даже магия в этом случае оказалась бессильна. (Если кто и шутил насчет неуклюжих увальней у нее за спиной, Рози этого не слышала. Сама того не ведая, она производила внушительное впечатление, причем не только из-за роста и расположения к ней принцессы.) К счастью, Пеони танцевала так хорошо, как будто ее заколдовали, и Рози догадалась, кто из фей одарил принцессу этим щедрым подарком, по растроганно-слабоумному выражению на ее лице. Разумеется, тут присутствовали все крестные, но даже если одна или две из них заподозрили, что их подарки воплотились не вполне так, как ожидалось, хандрить прилюдно они не собирались.

Катриона присела вместе с ней на мягкую скамью, и Рози снова отослала прочь бóльшую часть собак, когда те попытались столпиться вокруг. Катриона держала ее за руку, как будто мерила пульс, подозревая лихорадку, – возможно, так оно и было. Рози прислонилась спиной к стене Вудволда, и ей показалось, что та вздрогнула.

«Я все еще жду, когда смогу вернуться домой, – подумала она сквозь туман. – Я не жду окончания своего дня рождения, чтобы отправиться… Чтобы отправиться в столицу, сделаться принцессой и… И позволить Пеони снова стать собой. Я жду, когда закончатся три месяца притворства, чтобы вернуться домой, жить в доме колесного мастера и работать коновалом».

Она старалась держать голову прямо. Не только для того, чтобы ее видели сидящей с достоинством, а не вяло развалившейся на скамье, но и потому, что, когда она опускала взгляд на собственные роскошные юбки, голова кружилась так, будто мерцающая серая ткань состояла из множества водоворотов, в каждый из которых она могла упасть и утонуть.

Туман как будто захихикал. Волосатые змеекрысы вернулись, и она подумала, что, возможно, хихикают именно они. Непохоже было, чтобы они обладали глазами или, если уж на то пошло, ртами – только мохнатыми, неприятно извивающимися телами и множеством крохотных семенящих лапок. Да, она определенно слышала чей-то смех. Рози подняла тяжелые веки, не осознав даже, что успела закрыть глаза, и посмотрела на танцоров. Ей трудно было сосредоточить взгляд на ярких движущихся фигурах, но ближайшая к ней пара повернулась, и она увидела Пеони в объятиях Роуленда, а затем смех у нее в ушах сделался громче. Кто же смеется? Она затрясла головой, но та от этого только разболелась.

– В чем дело? – спросила Катриона.

Но рот Рози отказывался открываться, а челюсти сомкнулись намертво. Она медленно встала, и Катриона, все еще держащая ее за руку, поднялась вместе с ней. Теперь туман в большом зале как будто сделался видимым: появилась сероватая тень, которую на самом деле ничто не отбрасывало, но она висела в дальнем конце длинного помещения, возле того места, где сидел меррел, спрятанный среди стропил. Смех, казалось, доносился оттуда же. Рози стало любопытно. Надо подойти поближе и посмотреть. Приятно было чувствовать себя так, будто посреди этого жуткого, тошнотворного туманного безволия ей хочется что-то сделать.