Книга Сад вечерних туманов - Тан Тван Энг

Полковник Терудзен, мой пилот-инструктор, был уже на веранде, смотрел на песчаный берег. Между низкими тучами и морем вспыхивали молнии. «Никаких полетов сегодня», – сказал он, когда я присоединился к нему. Произнес он это с явным облегчением. В тот год ему исполнилось сорок, и я знал, что он переживет войну. И меня это радовало.

Небольшой аэродром располагался возле Кампонг-Пенью, на юго-восточном побережье Малайи. Взлетная полоса шла параллельно берегу. Домики теперь были пусты: из летчиков остались только полковник Терудзен да я.

«Никаких полетов сегодня», – повторил я.

Я проживу еще один день. От чувства облегчения кружилась голова и становилось стыдно. К этому примешивались возрастающее разочарование и неопределенность ожидания.

Долг мне надлежало исполнить более двух месяцев назад вместе с остальными летчиками моей эскадрильи. Шестеро из нас совершили перелет с базы ВМФ на Кюсю до самого острова Лусон в Тихом океане. На военно-воздушной базе Лусона мы провели ночь, а на следующий день, рано на рассвете, покинули ее, чтобы нас не обнаружили американцы. Через час после нашего вылета с Лусона начались неполадки в двигателе моего самолета: он надрывался так, словно ему было невмочь тащить подвешенную снизу пятисотфунтовую[203]бомбу. Эти самолеты не были рассчитаны на то, чтобы нести такой груз. Да и делали их к тому времени тяп-ляп. Я ничего не мог поделать. Война шла уже таким образом, и нашим самолетам отводили в ней роль настолько фундаментальную, что на них даже не ставили рации, чтобы в полете мы не переговаривались друг с другом. Мне оставалось лишь смотреть, как мои товарищи быстро удаляются, направляясь на юг, к Малайе.

А потом они исчезли.

Я сверился с картой, выискивая ближайшую посадочную полосу, молясь, чтобы чихающий двигатель не заглох. Сорок минут спустя я совершил жесткую посадку на военно-воздушной базе Баколод на филиппинском острове Негрос. Базой служило простое скопище деревянных лачуг, окруженных низкими грядами гор, чьи вершины покрывали штормовые тучи. Единственным признаком жизни был «колдун» – полосатый ветроуказатель, трепыхавшийся по ветру, будто пойманная в силок птица.

Наземная команда состояла из хромающего механика средних лет и его помощника. Я рассказал им, что за нелады у меня с двигателем.

«Сколько времени займет наладить его?»

«Придется подождать, пока двигатель остынет, но, судя по тому, что вы рассказали…» – механик втянул воздух сквозь зубы. Он понимал мое нетерпение: я должен был умереть вместе с моими товарищами по эскадрилье. Мы вместе прошли авиационную подготовку и вместе закончили Имперскую военно-морскую академию. Я не желал отставать от них.

«У нас в мастерской есть старый двигатель «Мицубиси», – сказал механик. – Может, получится снять с него какие-нибудь запчасти. Будем поспешать, насколько сможем».

Он вытянулся по стойке «смирно», когда я почувствовал, что кто-то подходит ко мне сзади. Повернувшись кругом, я впервые за год опять увидел полковника Терудзена. Он сощурил глаза в легком удивлении, и я запоздало вскинул руку, отдавая честь.

«Лейтенант Йошикава, – произнес он. – Как мило с вашей стороны – заглянуть в гости».

«Неполадка с самолетом, сэр», – ответил я, взволнованный его нежданным появлением.

Он глянул на самолет у меня за спиной, взгляд его затуманился:

«Вы были приданы подразделению токко[204]?»

«Я… все мы в нашем классе… пошли добровольцами, – сказал я. – Что вы здесь делаете? Я слышал, вы в Токио».

«Обследую наши базы ВВС в Южно-Китайском море, – ответил он, – и докладываю адмиралу Ониши о действенности отправки всех наших молодых летчиков на верную смерть».

Гнев в его голосе был очевиден: он стольких многих из нас выучил…

«Миллион сердец, бьющиеся как одно», – процитировал он девиз пилотов-смертников, который теперь повторяла вся Япония. – Ненужная трата. Ужасная, ужасная трата».

Я был измотан, форма на мне промокла насквозь и прокисла от пота. Я спросил:

«А где все?»

«Последние летчики вылетели вчера. В море Сулу был обнаружен американский конвой, – сообщил полковник Терудзен. – Ожидаем прибытия следующей партии. Скоро вообще, наверное, будут детей присылать. Пойдемте, – сказал он. – Накормим вас завтраком. Командиру можете доложиться попозже. В это время он обычно пьян».

Я проследовал за ним в низкое строение, стоявшее в двух сотнях ярдов[205]от ангара. В комнате не было ничего, если не считать стола да выцветшей карты Филиппин, приколотой к стене. Я поклонился фотографии императора. Полковник Терудзен прислонился к дверному косяку и следил за мной, скрестив руки на груди. Потом спросил:

– Вы куда направляетесь?

– На юго-восточное побережье Малайи, – ответил я.

– Кампонг-Пенью? – Он нахмурился. – Я думал, мы оставили ту базу.

– Не могу знать, Терудзен-сан. Я просто следую приказам.

Он подошел ко мне поближе, и я вспомнил наш последний день в Токио. Я принял решение исполнить свой долг, отрешившись от всего, что было нужно мне самому. У меня, уже шедшего путем всех токко-пилотов, не было желания, чтоб мне напоминали о тех днях. Я спросил:

– Как Норико?

– Был воздушный налет, – заговорил он, и его лицо стало суровым. – Она была в доме, готовила нам ужин. Уничтожено было все вокруг. Пожары полыхали не один день.

Довольно долго мы стояли молча, потом я подошел и обнял его.

На ремонт двигателя у механика ушло пять дней, еще три дня они отлаживали его. Я разрывался между необходимостью поторапливать его и стремлением продлить свое пребывание.

Терудзен повел меня на прогулку по окрестным холмам. Больше не было нужды много говорить: мы понимали оттенки молчания друг друга. Что-то новое возникло между нами. И впервые с тех пор, как мы встретились (так много лет назад!), я избавился от бессмысленного ощущения вины. Ночью я лежал без сна и чувствовал его присутствие рядом. Спал он беспокойно. В волосах пробивалась легкая седина, вокруг глаз появилось больше морщин.

Познакомились мы в доме моего отца в Токио. Терудзен был тогда военно-морским советником, направленным надзирать за производством самолетов, которые строил мой отец. Япония только что взяла Сингапур, по всей Азии война велась исключительно успешно. В тот вечер взаимопонимание между нами возникло сразу же, как только я заглянул ему в глаза и отдал поклон. Я задержался подольше, пока отец представлял его другим промышленникам.