Книга Исповедь мачехи - Екатерина Сиванова

– Но ведь потом она жила с нами… К тому же она уже взрослая и видит, какой у нас папа. Он не только сюсюкает с нами, но еще и помогает во всем, и защищает…

– Маш, у меня нет ответа на твой вопрос. Давай дальше.

– Ну, так как ты думаешь: если я с Алей встречусь, она станет снова жить с нами?

– Машуль, а как ты думаешь, Але надо снова жить с нами? Если человек ушел вот так… Представляешь, как ей плохо было рядом с нами все эти годы. Может, надо отпустить?

– Но мы же все так любим ее, так нам всем плохо… Особенно тебе.

– Насильно мил не будешь. И потом, когда по-настоящему любишь человека, надо уметь его отпускать от себя. Любовь же не делает человека твоей собственностью.

– А я бы без вас всех даже дышать не смогла…

– Все люди разные, Маш…

– Но мы же с ней сестры! Значит, мы похожи, – воскликнула Маша.

– Очень похожи. Но внутренне нет. Да и внешне уже нет…

– Как это «внешне уже нет»?

– А я даже и не знаю, как это произошло… Аля, когда с нами жила, была очень похожа на меня. А уже весной стала вылитая ее мама… Почему-то так произошло. Помнишь, нам и в Ялте все говорили, что мы похожи…

– Помню… Так хорошо было, – мечтательно произнесла Маша.

– Так что давай-ка ты посоветуешься с папой насчет кафе. Хорошо? Мое мнение такое, что одной бы тебе не стоило ходить на такую встречу с Алевтиной. Она взрослый человек. А ты совсем еще ребенок…

– Мам, мне очень-очень жалко нашу Альку…

– Мне тоже.

Дальше мы ехали молча.

С тренировки я забирала Машу уже совсем вечером.

– Как голова? – первым делом спросила я.

– Нормально, мам, но настроения никакого. Можно, я дома не буду делать уроки, а сразу лягу спать?

– Без ужина?

– Без ужина…

– Можно. Тем более что сегодня пятница.

Так мы и сделали. Приехали домой, и Маша сразу легла спать. Всем домочадцам я шепнула, чтобы не шумели. А Андрею в двух словах пересказала разговор с дочкой в машине.

– Мам, а что с Машей? – спросил меня перед сном Егор.

– Переживает за Алю, – коротко ответила я, не желая продолжать этот разговор.

– Да… Знаешь, она к офису Алиному ходит. Хочет встретиться как бы случайно…

– Да я уж поняла, что Маша наша большая затейница…

– Я тоже поговорить с тобой хотел… Про Алю, – пытливо посмотрел на меня сын.

– Давай поговорим, – еле-еле улыбнулась я, понимая, что в живых сегодня не останусь.

– Да особо нечего говорить. Я просто смотрю на все это: как вы с папой постарели за последние полгода, как Маша по ночам ей письма пишет…

– Прям так и постарели? – попыталась я все перевести в шутку, хотя новость про письма Маши Але сразила меня наповал.

– Ну, ты ходишь вся согнутая какая-то, постоянно грустная, – продолжал «хвалить» меня сын, – я же вижу, что ты не с нами, ты вся в своих мыслях об Але. Папа вон седой весь стал…

– Да, сынок, безрадостная картина… – все пыталась отшутиться я.

– А ты сама не чувствуешь? Так плохо у нас дома не было никогда… Ты даже готовить еду стала по-другому… И гости в наш Дом больше не ездят…

– Мне нужно время. Прости меня, – обняла я Егора, – сама от себя не ожидала… Прости.

– Это как раз то, о чем я хотел тебе сказать. О прощении. Просто я хотел, чтобы ты знала. Я совсем скоро вырасту. И стану в нашей семье главным. Я стану вам помогать и Маше с Иваном стану опорой. Но я никогда не смогу простить Алевтину. И никогда не разрешу ей войти в нашу семью снова.

– Это очень серьезные слова, Егор, – ответила я сыну, – очень серьезные и жесткие.

– Я думаю обо всем этом. Постоянно думаю. Семья должна быть крепостью. Достаточно, что извне все время происходят какие-то катаклизмы. Но если внутри крепости начинается чума, больных приходится сжигать…

– Егор, надо уметь прощать… Ты же веришь в Бога…

– Слезы матери и сестры? А глаза нашего папы? Она хоть представляет, какую боль причинила своему родному папе? Я понимаю, что ты, мы с Иваном и Машей – искусственные родственники для этого человека. И она вообще вправе нас всех ненавидеть. Но папа…

– Так, Егор… Все. Прекращай. Не заводись. Давай-ка успокаиваться и пить кефир, – постаралась я закончить разговор и выпроводила сына на кухню.

Я сидела у засыпающего Ивана и понимала: вот и все, воздух внутри меня закончился. Всем вокруг меня плохо. Как сделать хорошо – я не знала. А еще видела, как вдруг повзрослели Маша и Егор… И как-то было от этого не по себе. Рано, очень рано. Им бы детства еще. А они уже столкнулись с таким… Я долго не могла подобрать слово для того, что произошло. Предательство… Да, так просто: предательство.

Я перебирала в памяти все, что могла вспомнить, дни и вечера, проведенные моими детьми вместе с Алей…

Вот они втроем едут в к бабушке с дедушкой. Алевтине поручено отвезти брата и сестру. Она делает это в свои выходные. Возвращается в понедельник и сразу с вокзала на работу.

Вот Аля едет с детьми на экскурсию в Крыму… Потом долго наперебой все трое рассказывают о своих приключениях.

Вот Аля с Егором танцуют в ресторане…

Вот Алевтина учит Машу пользоваться косметикой…

Как же они без нее? Почему? За что? Им-то, таким маленьким, за что досталась оплеуха?..

Нет у меня ответов. Нет.

Живем дальше…

Я уже засыпала, когда ко мне в комнату пришел Егор:

– Мам, там с Машей что-то не то… Она стонет и плачет во сне.

Конечно, я как фурия примчалась к кровати Маши. Маленькая моя девочка вся горит. Ставлю градусник… 40,1…

Начинаю делать все необходимые процедуры…

Раздела… Обтираю… Лекарства…

Маша мечется по постели, что-то пытается мне сказать, неестественно ужасно размахивает руками… Речь бессвязная… Какой-то непонятный набор слов…

– Машуля, Машенька, – тормошу я дочь, – ты только скажи, что болит? Голова? Ножкам холодно?

И вдруг:

– Аля… Аля…

На какое-то мгновение я просто выпала из жизни. Да что же это такое?! Какая же я идиотка! Сама, своими поступками, словами взрастила любовь своей дочери к старшей сестре…

Я, мы все знали, что у Маши особенно острое восприятие мира, она очень ранимая и эмоциональная девочка…

Но чтобы настолько переживать?!

Я не могла себе представить, как аукнется мне желание изменить этот мир.