Книга Двери паранойи - Андрей Дашков

Похоже, босс специалист не только в посмертных, но и во внутриутробных делах. При моем соучастии создается новый ходячий инкубатор.

Эльвира устало хрюкает и обмякает. Эта идиотка ни о чем не подозревает. Ей просто кажется, что я стоек, будто солдат после шестимесячного воздержания…

И вот операция закончена. Через пятнадцать минут Эльвира засыпает прямо на столе, уже невзирая на амфетамины. Сейчас она похожа на выпотрошенную и зашитую курицу, которую босс нафаршировал своим дерьмом. Внутри у нее чья-то жизнь и смерть. Никогда не слышал о зародышах, забальзамированных в материнской утробе, но, по-моему, это тот самый случай.

Приближается какой-то жуткий финал, и чувство бессилия парадоксальным образом сочетается во мне с эйфорией всемогущества. Будто держишь в руках примитивную головоломку, которую нельзя не сложить, но в тот момент, когда ты закончишь, она неминуемо взорвется и разнесет на кусочки тебя самого.

И ты об этом знаешь.

* * *

Недавно мне пришло в голову, что через пару тысяч лет мы можем стать мифологическими персонажами. Кривое зеркало времени возвышает даже смешное, никчемное и грязное. В крайнем случае грязное объявляется иррациональным злом.

«Графиня Фоско» спит в темной комнате с деревянными стенами, пропитанными негорючим составом. Я принимаю душ, смываю с себя женский секрет и выхожу под ослепительное солнце.

Полдень. Ужасающая жара. Верка дымит косяком на веранде, слушая эмигрантские ламентации по приемнику, который вот-вот расплавится и превратится в черную яичницу. Фариа отдыхает в подвале, лежа на ящике с «медицинским оборудованием». Там действительно прохладно, и все же это похоже на приступ некрофилии. Но мешать старику было бы с моей стороны проявлением дремучей неблагодарности.

На солнце я вынужден болезненно щуриться, а в солнцезащитных очках с трудом различаю детали. Наконец босс снисходит до моих проблем. Внезапно у меня темнеет в глазах. Похоже на обморок, но ничто не плывет и не кружится. Облакам взяться вроде бы неоткуда. Купол неба становится лилово-серым, а посередине повисает радикально черная дыра. В этих пестрых сумерках белеют только тени. Оказывается, я вижу негативное изображение – легкая шалость босса со зрительными рецепторами. Поначалу мне делается не по себе, однако, если вдуматься, это всего лишь вопрос привычки.

Я пересекаю лужайку, с которой мгновенно испаряются капли влаги, и высматриваю вероятные помехи на дороге. Из двух машин с Эльвириными громилами осталась одна, зато Зайка наверняка в ней. Судя по всему, мне суждено еще раз сломать ей носик. Этот кортеж не опасен, но таскать его за собой глупо. В общем, Фариа безработица не угрожает.

Я возвращаюсь к дому, сбрасываю халат и прыгаю в бассейн. Вода отвратительно теплая, как кровь живого человека. В этой некомфортной среде я делаю несколько энергичных взмахов руками и выскакиваю на воздух. Придется освежать себя изнутри.

Благодаря стараниям Верки, запасам спиртного в холодильнике нанесен невосполнимый урон. А ведь ждать, пока очнется наша спящая красавица, еще очень долго. Поэтому я выгребаю оставшиеся бутылки и банки, уединяюсь в самой дальней комнате и слушаю леденящую музыку, которая звучит в сновидениях босса. Это журчит помойный поток Стикса, и голос перевозчика, записанный на автоответчик, призывает брать с собой в дорогу сухой дезодорант «олд спайс»…

70

Спустя сорок с половиной часов мы с Фариа снесли Эльвиру в подвал. Она выглядела подозрительно цветущей, будто не в меру накрашенный труп. Но ее располневшая грудь ровно и, я бы даже сказал, возбужденно вздымалась, а на губах играла мечтательная улыбка. Вдобавок она потяжелела килограммов на десять. Я уже ничему не удивлялся и был чист от суетных помыслов и опасений, как буддийский монах.

В подвале ничего не изменилось, если не считать появления свежеобструганного осинового кола, валявшегося в дальнем углу. Старик был неистощим на дешевые эффекты, однако к ним давно привыкла даже Верка. Кстати, в тот день Верке было поручено вести наружное наблюдение.

Мы положили Эльвиру на бетонный пол. Тут у меня снова включилось нормальное зрение. Единственная лампочка под потолком давала не так уж много света.

– Приступим? – спросил Фариа.

Моего ответа никто и не ждал. ОНИ с боссом приступили. Я сошел за вспомогательное оборудование.

На крышке саркофага не было никаких видимых запоров, тем не менее мы сумели открыть ее, лишь сдвинув в сторону сильными боковыми ударами. Для этой цели Фариа притащил кувалду и, пока размахивал ею, был и впрямь похож на книжного аббата, которому предстояло всего лишь пробить наружную стену замка Иф, чтобы очутиться на свободе…

Наконец тяжеленная крышка упала наземь. Трогательный момент: я снова увидел Макса, законсервированного в собственном соку. Поскольку сока не осталось, бедняга превратился в таранку. Желтое тело было до жути иссохшим (тут я вспомнил, что сам же его и высосал). Нитяной кокон, облепивший лицо, выродился в сплошную гладкую массу, которая напоминала вулканическое стекло. Под ним угадывалось довольно страшненькое лицо – но отнюдь не ДОВОЛЬНОЕ. Кости скелета можно было срисовывать в анатомический атлас.

Казалось, мумия рассыплется от легкого прикосновения. Вдруг я заметил, что над ее животом клубится потревоженная пыль. В тусклом электрическом свете пыль была похожа на золотой песок, который вращался по восходящей спирали, образуя миниатюрный смерч.

В эту минуту лампочка начала гаснуть, как будто упало напряжение в сети. Внутри колбы появились черные струйки, отбрасывавшие тени на стены и потолок. Резко похолодало. Лично у меня под халатом забегали мурашки. А лежавшая без чувств Эльвира застучала зубами.

Первым делом я подумал об эпилептическом припадке. Но вместо пены у нее на губах выступило… молоко. Две белые струйки пробежали к ушам из уголков рта. Не приходя в себя, Эльвира издала булькающий звук. Не хватало только, чтобы она захлебнулась!

Фариа приподнял спящую и посадил ее, придерживая за шею. Без парика она стала похожа на жирненького Будду. Ее бурдюки отвисли, будто перевернутые верблюжьи горбы. Молочные ручейки пересохли.

Фариа надавил пальцами на ее затылок, и она открыла глаза – вылитая кукла с питанием от батарейки. Это было не более чем принудительное сокращение мышц – на самом деле Эльвира все еще спала.

Мы взяли ее за плечи и за ноги, подняли и положили в саркофаг лицом к Максу. Места для двоих оказалось достаточно. Золотой смерч, исходивший из пупа мужчины, начал медленно подбираться к женской груди…

Фариа снова схватился за кувалду. Даже мое атомное сердце сбилось с ритма, как облажавшийся барабанщик, когда кувалда зависла в воздухе, а затем обрушилась на остекленевший кокон. Осколки брызнули в стороны, один оцарапал мне щеку. Фариа тоже пострадал – из порезов на его руках выступила кровь. И вообще, мы оба напоминали свихнувшихся яйцеголовых, которые пытаются оживить Франкенштейна.