Книга Багровые ковыли - Виктор Смирнов

Лев Генрикович подошел к смутно чернеющим на фоне звездной ночи звукометрическим установкам, которые направили свои раструбы на то место, где, предположительно, находились тяжелые орудия белых. Вставил в уши капсулы резиновых шлангов, тянущихся к усилителям. И услышал любовные трели сверчков на том берегу, удаляющийся стук лошадиных копыт, чей-то негромкий окрик. Эх, если бы еще изобрести прибор, видящий в ночи!

Неслышно подошел Владимир Давидович Грендаль, академик артиллерийских дел. Его высокий, надтреснутый голосок нельзя было спутать ни с чьим иным.

– Волнуетесь, Лева?

– Немного. Но все готово, Владимир Давидыч.

Это было похоже на испытания на полигоне. В сущности, так оно и было. Только там, внизу, на Левобережье, расположились не манекены и не макеты пушек, а настоящие орудия и живые люди. Из плоти. С горячей кровью.

Эх, братец, не на того туза ты поставил! Если б ты видел, что творится в новой России, если бы побывал в Большом пушечном доме, где расположилось Главное артиллерийское управление! Огромнейший, похожий на город дом на Сретенке председатель Реввоенсовета и наркомвоенмор Троцкий распорядился отдать пушкарям страны для научных работ и экспериментальных мастерских.

В многочисленных, тщательно охраняемых двориках этого здания стояли всевозможные орудия и приспособления, а по коридорам бродили знаменитейшие артиллерийские ученые, профессора и академики со следами споротых генеральских погон на мундирах. Трофимов, Крылов, Дроздов, Благонравов, Серебряков. Мировые корифеи, знатоки баллистики, порохов, противооткатных устройств, сверхдальней стрельбы и инструментальной разведки, создатели ТАОН. Все они по велению сердца, по здравом размышлении или по шкурным интересам пришли к красным. К кому же еще?..

А ты, братишка Слава? Почему ты не с нами?

У орудий наводчики и дальномерщики делали последние прикидки, подсвечивая портативными фонариками, глядели в таблицы исчисленных данных.

Равнинное, низменное, угадываемое в ночи по общим очертаниям, лежало перед ними Левобережье. Можно было лишь разглядеть чуть белеющий среди степи шлях, ведущий в Крым. Его, казалось, подсвечивали мазанки своим меловым фосфорным светом. А может быть, это был совокупный свет бесчисленных звезд, что так щедро уродились этой осенью.

В большом кирпичном доме, где Политотдел группы войск занимал едва ли не половину дома, Розалия Землячка просматривала важные бумаги, собираясь отправиться выступать в войска. Собственно говоря, перед большей частью красноармейцев она уже держала свои краткие, но зажигательные боевые речи. Сейчас ей предстояло отправиться в Пятьдесят первую «блюхеровскую стальную» сибирскую дивизию, поставленную пока в резерв. После того как латышская, Пятьдесят вторая и Пятнадцатая дивизии наведут переправы, надежно защитят их, создав плацдармы, лишь потом в дело вступит «стальная», знаменитая.

Эту дивизию, полностью укомплектованную, буквально сняли с эшелонов, направляющихся на польский фронт, и перебросили на Апостолово, а оттуда пешим порядком (лошадей и телег не хватало) – к Бериславу. Она должна была прорвать порядки белых и повести все остальные войска на прорыв к Перекопу.

Была у дивизии и еще одна, сугубо секретная задача. «Блюхеровцы, сибиряки! – уже звучали в ушах Розалии Самойловны складывающиеся сами по себе фразы будущей речи. – Вы стальной нож Республики, который должен обрезать пуповину, связывающую Крым с растянутым, трепещущим от страха фронтом “черного барона”[22]. Вы будете принимать роды победы!..»

Это было несколько витиевато, но Землячка любила образные сравнения, как и все большевистские ораторы. Саму ее в газетах нередко называли «Орлеанской девой революции», и ей это нравилось. Правда, самой «деве» было уже сорок четыре. В девятнадцать лет она пришла в РСДРП и с тех пор жила только для партии. Краткое замужество ее носило характер товарищеского, партийного союза. Она не жалела о том, что отказалась от личной жизни, особенно после Октября семнадцатого, когда оправдались ленинские представления и они все вместе, крепко взявшись за руки, стали строить самое справедливое общество в мире.

Розалия Самойловна жила только для будущего, для людей. Правда, люди не понимали, что их ведут ко всеобщему счастью. Приходилось много выступать, объяснять. С теми же, кто упорствовал, приходилось расставаться. Навсегда. Расстрел Розалии Самойловне, как и ее младшему другу Николаю Ивановичу Бухарину, казался обычной воспитательной мерой, чем-то вроде гимназических розог. Своей жизни она также не придавала никакого значения. Что такое человеческая жизнь перед лицом таких грандиозных исторических сдвигов? Свечка на фоне пожара.

Сегодня Розалии Самойловне не только хотелось выступить перед красноармейцами Блюхера, но и, переправившись через Днепр, пойти вместе с ними в бой. Ей рассказывали, как умеют атаковать сибиряки, и она хотела лично увидеть это незабываемое зрелище. Одетые в красные рубашки, являвшиеся отличными мишенями, широким фронтом, во весь рост, не пригибаясь, без перебежек и взаимного прикрытия огнем, выставив штыки, они шли скорым шагом навстречу шрапнели, пулеметному огню, ружейным залпам.

Уже трижды менялся состав дивизии за время Гражданской войны, в строю оставались считаные «старики», но сибиряки не изменяли себе и к новой тактике не прибегали. На миру смерть красна.

Как славно было бы идти и погибнуть вместе с этими парнями в алых рубахах и остаться в истории, так же как осталась в ней Жанна д’Арк. А дожить до старости, погруженной в партийно-чиновничьи хлопоты? Без своего костра? Без мучений? Жалкая судьба![23]

Розалия Самойловна перебирала документы, требующие ее резолюции. У начальника Политотдела, к тому же обладающего особыми полномочиями, много бумажных дел. Подписала несколько протоколов о приеме в партию лучших бойцов. Завизировала семь решений о расстреле струсивших и подозрительных лиц. И снова вернулась к заявлениям особиста Тараса Греца, преданного партии, проверенного в боях товарища.

Обвинения Греца в адрес комиссара ЧК Кольцова звучали весьма серьезно. Отмахнуться от них было никак нельзя. Чекист, который, возможно, ведет двойную игру, – это большая опасность для развертывающейся операции. Здесь лучше было перегнуть палку, чем недогнуть.

Вот так же многие обвиняли Розалию Самойловну в «перегибах», когда, будучи начальником Политотдела Восьмой армии, она, вместе с командующим Тихоном Хвесиным и членом РВС Ионой Якиром, проводила карательно-воспитательные действия против казаков на Дону. И что же? Сейчас донцы и не пытались отозваться на призывы Врангеля и его полковника Назарова, высадившегося с десантом под Мариуполем. И Махно уже не может поднять казаков, как поднимались они когда-то, до воспитательных мер. Хвесин, простой паренек из рабочих, бывший унтер-офицер без всякого образования, быстро понял значение террора как метода построения нового общества. И потом, позже, когда его назначили командующим экспедиционно-карательным корпусом, он вел себя точно так же, в высшей степени сознательно.