Книга Милый друг Змей Горыныч. Сборник литературно-философских эссе - Евгений Валентинович Лукин

здоровым чувством самоиронии. В «Валаамском блокноте» 1999 года сохранилась следующая запись: «Закончил писать, собрался, спустился к озеру помыть руки. Тут пришли какие-то местные козлы (настоящие) и стали облизывать мою картину, свалили ее в песок и своими мерзкими копытами потоптали. Но настоящая живопись от этого не портится».

Настоящая живопись, как и настоящая литература, способна преодолеть любые наваждения, в том числе и козлиные, если помнить о том, что трагедия на древнегреческом языке означает козлиную песнь. Никем, кроме небесных сил, не ангажированная подлинность — такое свойство всецело относится к творчеству Андрея Филиппова и его товарищей по группе «Митьки». Как сказал Владимир Шинкарев, «Митьки уже потому победят, что они никого не хотят победить». Это всецело соотносится с апостольским пророчеством: «первые будут последними, а последние первыми» (от Марка, 10:31).

* * *

Метафизическая симфония

О романе Павла Крусанова «Яснослышащий»

Роман известного петербургского писателя Павла Крусанова «Яснослышащий», изданный в Москве в 2019 году, уже получил лестные отзывы в печати. Одни назвали это произведение «концертом», другие — «симфонией», третьи поименовали «акустической метафизикой». Как представляется, наиболее удачным определением здесь будет «метафизическая симфония».

Поначалу кажется, что Крусанов соблазнился сюжетом книги немецкого беллетриста Патрика Зюскинда «Парфюмер», главный герой которой обладал невероятным обонянием. Вот и наш автор, судя по вступительной главе «Увертюра», также начал повествование с факта обнаружения в организме главного героя Августа Сухобратова некоего маленького пузыря, внешне похожего на плавательный пузырь рыбы. Как оказалось, этот пузырь позволял герою «ясно слышать» таинственную музыку мира, о которой некогда писал Фридрих Ницше в философском очерке о творчестве композитора Рихарда Вагнера: «Он не верит, что на свете есть что-то, лишённое голоса. Он проникает всюду — утренние зори, лес, туманы, ущелья, горные пики, трепет ночи, лунный свет, — он проникает в них и понимает их тайное желание: они тоже хотят звучать». Впрочем, к этой плеяде «яснослышащих» гениев можно отнести не только Рихарда Вагнера, но и Людвига ван Бетховена, и Густава Малера, и Модеста Мусоргского, и Сергея Прокофьева, и многих других. Действительно возникает вопрос, а не было ли в их плоти некоего волшебного «пузыря», некоего божественного аппарата, с помощью которого они слышали то, что не слышат простые смертные?

Но уже со второй главы «Оглашение мира» становится понятно, что Павел Крусанов отнюдь не творит в духе Патрика Зюскинда стройную легенду о талантливом «слухаче» по классическим канонам увлекательной беллетристики. Разумеется, он тоже мифологизирует современную реальность, но только делает это путем сложного литературно-философского дискурса — путем метафизической симфонии. Как остроумно заметил писатель-интеллектуал Александр Мелихов, литература для того и предназначена, чтобы мифологизировать действительность.

Главный тезис, который выдвигает автор, сформулирован как строгий библейский постулат: «А между тем, как нам авторитетно заповедано, вначале было Слово. Не форма, не чертеж, не образ — Слово. И поскольку язык творения неведом нам (всякий чужой язык для слуха не более чем тонированный строй гласных и согласных, значение которых, в принципе, равно значению нот и тембров в музыке), то нет ни кощунства, ни ошибки в утверждении, что вначале был вещий Звук. И Звук был Бог. Он, Всемогущий, гремел чередой творящих глаголов/аккордов, а усмирённый хаос внимал гармонии и обращался в космос». Следует отметить, что богословская экзегетика давно исследовала вопрос, на каком языке Господь общался с Адамом в райских кущах. Но в нашем случае важно другое. Преображая сакральный текст, Павел Крусанов полностью меняет картину мира с визуальной на акустическую. Он устанавливает новую точку отсчета — начало бытия идет от звука, да еще не обычного, а вещего звука. Взять на себя ответственность за создание целой вселенной, сегодня звучащей на разные лады, сумеет не каждый писатель.

Свою оригинальную философскую концепцию Крусанов развивает в духе субъективного идеализма Владимира Соловьева, который однажды поэтически высказался о звучащем мире:

Милый друг, иль ты не слышишь, Что житейский шум трескучий Только отзвук отдаленный Торжествующих созвучий?

Герой романа Август Сухобратов, обладая чудесным слуховым аппаратом, стремится сквозь этот «житейский шум», полный мнимых звуков и мелодий, услышать подлинные небесные созвучия, которые ниспосылает Господь: «Наша музыка вовсе не тождественна музыке как таковой, Его Музыке. Более того, Музыка с большой буквы в своей полноте вообще недоступна для нас как нечто цельнозвучащее, ибо диапазон ее шире возможностей нашего слуха. А то, что мы потребляем в виде повседневного музыкального сопровождения, в действительности за редким исключением оказывается помехой, ширмой, звуковой завесой, как треск в эфире, заглушающий почти неразличимую волну. Бряцание лиры, адресованное только человеческому уху и не имеющее отношения к потустороннему первоисточнику, не имеет и небесного мандата от Музыки».

В конечном итоге, Август Сухобратов, желая приобщить человечество к истинным небесным созвучиям, с помощью некоего синтезатора пытается живописать музыкой, для чего устраивает булгаковский волшебный сеанс в здании бывшей голландской церкви на Невском проспекте: «Уже звучит новая партия слышимой музыки — скромный, однако обязательный, как всё в нотной записи творения, довесок к первозданным вещим звукам, недоступным уху. Колеблемое пространство вновь наполняется вызревающим предчувствием, трепетом радостного предвкушения, натягивается, как пучок эластичных струн, и — коллективный выдох. Новое рождение. Пустоту над головами зрителей озаряет огромная белоснежно-яичная ромашка. Совершенный, неописуемый цветок. Сила восторга такова, что никому не приходит в голову вскочить на стул, дотронуться, пощупать невещественное диво. Только зачарованное любование, гипнотический транс, ликующее зависание. Воочию в чистейшем виде явилась красота. Не просто красота — абсолютная, безукоризненная, лютая непогрешимость».

Технология живописания звуками известна в кинематографе. Сергей Эйзенштейн, работая над фильмом «Александр Невский», привлек к его музыкальной аранжировке композитора Сергея Прокофьева, которого ценил за уникальную способность «в звуках слышать пластическое изображение». На основе устных рассказов режиссера Прокофьев создавал музыкальную запись, по которой затем и производилась киносъемка. Таким образом, визуальный ряд, составленный по принципу «звукозрительной партитуры», становился неразделим с музыкальным. Иными словами, вначале был звук, а потом — изображение. Приведенный здесь пример Сергея Прокофьева — еще одно подтверждение плодотворности творческих исканий Павла Крусанова