Книга Пятая авеню, дом один - Кэндес Бушнелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До него дошло, что она права. Он тоже не мог так продолжать. Стоя к нему спиной, она нагнулась, ища что-то в чемодане, и он вспомнил, какой бурный секс был у них ночью.
— Ты не должна уезжать, Лола, — промямлил он.
— Должна, Филипп, — отозвалась она, не поднимая головы.
— Я к тому, что ты можешь перебраться ко мне. Если хочешь, конечно, — добавил он, словно решение принимал не он.
…Теперь, сидя на пляже в шезлонге, он заложил руки за голову. Ясное дело, она согласилась. Она же его любит.
Его забытье прервал оживший мобильный телефон. Звонили из Нью-Йорка — видимо, Инид, с новогодними поздравлениями. Он испытал испуг. Придется сказать тетке, что Лола переезжает к нему, и ей это не понравится.
— Алло!
Его ждал приятный сюрприз.
— Привет, дружище! — радостно сказала Шиффер. — Как ты там? Что поделываешь?
— А ты? — спросил Филипп, садясь в шезлонге. — Я думал, ты на острове Сент-Бартс.
— У меня не вышло, — ответила она. — Пораскинула мозгами и передумала. Зачем продолжать отношения с человеком, которого я не люблю? Ведь он мне не нужен, верно?
— Тебе лучше знать, — сказал Филипп. — Я думал…
Она засмеялась:
— Не думал же ты, что у меня серьезно с Браммингером?
— Почему нет? От него все в восторге.
— Очнись, Окленд! — Меняя тему, она продолжила: — Ты где, собственно? Если где-то рядом, то не повидаться ли нам с Инид? Что-то я в последнее время ее забросила.
— Не могу, — пробубнил Филипп неохотно.
— Почему? — удивилась она. — Ты вообще где? Я тебя еле слышу. Говори громче, если хочешь, чтобы я что-то разобрала.
— Я на острове Мастик, — сказал он.
— Что?!
— Мастик! — крикнул он.
— Какого черта тебе там понадобилось?
Он почувствовал головокружение.
— Я с Лолой.
— Во-о-о-от оно что! — Только сейчас до нее дошло.
— Я подумал… Ты и Браммингер… В общем, я предложил ей переехать ко мне.
— Вот и славно, Окленд, — сказала она как ни в чем не бывало. — Тебе давно пора остепениться.
— Дело не в этом, просто я…
— Я все поняла, дружок, — перебила она его. — Ничего страшного. Я позвонила лишь спросить, не против ли ты пропустить вместе стаканчик. Встретимся, когда вернешься.
И она отключилась. Филипп посмотрел на телефон и покачал головой. Никогда он не поймет женщин! Он убрал телефон и стал наблюдать за Лолой. Она по-прежнему плескалась в воде, но, подражая европейским туристкам, сняла верх купальника. Весь пляж глазел на то, как Лола забавляется, не обращая внимания на окружающих. К ней уже торопились с другого конца пляжа двое седовласых джентльменов.
— Давай, детка! — крикнул один из них с английским акцентом. — Повеселимся вместе!
— Лола! — окликнул ее Филипп. Он уже собирался подсказать ей надеть лифчик, но спохватился, как смешно это прозвучит, — не папаша же он ей, в конце концов! Поэтому он улыбнулся и встал, делая вид, что готов присоединиться к ней в воде. Сняв солнечные очки, он аккуратно положил их на столик под зонтиком. Любуясь Лолой, он гадал, кто он на самом деле — счастливейший на свете человек или величайший болван.
— Вот послушай! — сказала Минди, входя в спальню. — «Действительно ли секс — необходимость?»
— А? — Жена застала Джеймса за копанием в ящике с носками.
— Действительно ли секс — необходимость? — повторила Минди, держа перед собой распечатку своего Живого Журнала. — Мы принимаем важность секса за данность. Расхожая истина гласит, что это так же важно, как воздух и еда. Но если хорошенько поразмыслить, то в определенном возрасте секс становится совершенно не обязательным…
Джеймс нашел второй носок и поднял оба носка над головой. Что действительно совершенно не обязательно — так это Живой Журнал его жены.
— «Зачем утруждаться, когда вы уже вышли из детородного возраста? — продолжала она читать. — Ежедневно по пути на работу я прохожу по меньшей мере мимо пяти плакатов, рекламирующих секс в виде кружевного белья…»
Джеймс, натягивая носки, представил Лолу Фэбрикан в кружевном белье.
— «Можно подумать, — не унималась Минди, — что кружевное белье — это ответ на все наши жизненные огорчения». — Может, и не ответ, подумалось Джеймсу, но вреда не приносит. — «И я говорю, — вещала Минди, — срывайте эти плакаты! Жгите магазины Victoria’s Secret! Подумать только, сколько всего мы, женщины, могли бы достичь, если бы нам не приходилось беспокоиться о сексе!» — Она сделала торжественную паузу и посмотрела на Джеймса: — Ну, хочу услышать твое мнение.
— Пожалуйста, не пиши больше про меня! — взмолился Джеймс.
— Я пишу не про тебя, — возразила Минди. — Ты что, услышал свое имя?
— Еще нет, но уверен, что оно еще прозвучит.
— Вообще-то здесь речь не о тебе.
— Есть надежда, что так будет и впредь?
— Ни малейшей! — вынесла приговор Минди. — Я замужем за тобой, ты мой муж. В блоге говорится о моей жизни. Мне что, делать вид, что тебя не существует?
— Да, — ответил Джеймс, хотя ответ был риторический. По каким-то невообразимым для него причинам блог Минди приобретал все больше популярности. Дошло до того, что у нее состоялась встреча с продюсером программы «Вид», подумывавшим, не сделать ли с Минди цикл передач.
С тех пор ее уже невозможно было остановить. Пусть у него, Джеймса, готовилась к печати новая книга, пусть ему недавно выплатили миллионный аванс, пусть его успех был уже не за горами — все по-прежнему вертелось исключительно вокруг Минди.
— Может, ты по крайней мере изменишь мое имя? — попросил он.
— Как ты это себе представляешь? — разозлилась она. — Нет, уже поздно. Всем известно, что ты мой муж. Кроме того, мы оба писатели. Мы понимаем, как это действует. В нашей жизни нет запрещенных тем.
За исключением сексуальной жизни в их семье, подумал Джеймс. И по одной-единственной причине: у них таковая отсутствовала.
— Тебе не пора собираться? — спросил он.
— Я и так готова, — зло ответила она, указывая на свои серые шерстяные брюки и водолазку. — Подумаешь, ужин по соседству, в «Никербокере». На улице сильный мороз. Не собираюсь наряжаться ради какой-то двадцатилетней потаскушки!
— С чего ты взяла, что Лола Фэбрикан — потаскуха?
— Типичное мужское высказывание! — заявила Минди. — Ни ты, ни Филипп Окленд не видите правды. Чего удивляться, ведь мужчины думают не головой, а головкой.
